Ижорский гамбит

На третий день моего пребывания в монастырь съехались «кормильцы»: представители сёл и деревень, закреплённых за монастырём, которым сдавали землю в аренду. Группа была разношёрстна. Как по возрасту: начиная от седого старичка, неопределённого, глубоко за пенсионный срок и заканчивая пылким юношей, дай бог, переступившем шестнадцатилетний рубеж. Так и по достатку: начиная от одетых в явно заштопанную и залатанную одежду, заканчивая витой гривной на шее и сапог из дорогой кожи. Тем не менее, держались они все вместе, не высказывая пренебрежения друг другом. Иными словами – дружный коллектив. Побеседовав с несколькими из них, заинтересовался экономической составляющей монастыря. Вообще бюджет столь уважаемого церковного заведения был весьма любопытен. Земельная рента приносила обители всего десятую часть дохода, но арендаторы, коих все называли «кормильцы», соответствовали столь высокому званию в более широком смысле. Именно они кормили не только прожорливых божьих слуг, но и население многих городов. Так что хоть и мал золотник, но монастырю был дорог. Помимо этого существовали ещё несколько источников обогащения, такой, как вклад «по душе», когда прихожане делали дарения, дабы обеспечить молитвы монастырских монахов по душе умершего вкладчика и его родственников. И разумеется, вклад «для пострижения». Богоугодным делом считалось отречься от мира через пострижение в монахи даже за несколько минут до смерти. Треть дохода приносила торговля, освобождённая от всех пошлин. Остальную доходную часть добирали всевозможными услугами. Пока я это всё выяснял, к нам подошёл монах и пригласил в специально подготовленную комнату для разговоров. Настоятель монастыря сидел с нами за общим столом, а чуть в стороне сутулый писарь вёл бухгалтерию. Беседовать долго не пришлось, рабочая группа монахов всё подсчитала заранее, и оставалось только озвучить на словах решение настоятеля. В итоге, после расчёта с ладожанами и монастырём сельскохозяйственной техники у нас не осталось вовсе. Монах с потрясающей точностью назвал количество общин, равное оставшимся плугам с боронами. Как это получилось, не знал даже и Гаврила Алексич, когда на мой вопрос о возможном сговоре просто развёл руками. Мол, лукавить в подобных местах православный человек не может.

– Каждая община получит один плуг с хомутом и конской упряжью, железную борону, десять кос и тридцать серпов, – проговорил Арсений, обращаясь к арендаторам. – Стыдно сказать, многие пользуются деревянными серпами – железо дорого. Кроме того, в нашу обитель доставили механизм, который очень поможет очищать и отбирать крупное зерно. Так что, уважаемые «кормильцы», более не сетовать на непогоду. Все условия для вас.

После обедни мне пришлось запрячь лошадь и вспахать борозду, наглядно демонстрируя работу плуга. Старосты цокали языками, тихонько переговаривались друг с дружкой, после чего испробовали сами. Сравнивать было с чем. Гордость землепашцев, двухзубая деревянная соха с железными сошниками лежала поблизости, как позабытая вещь. С винтом, регулирующим лемех плуга, разобрались быстро, на сохе пахарь просто изменял усилие, которое оказывал на плечи, определяя нужную глубину борозды, тут же было намного проще. За очень короткое время крестьяне вспахали землю, да не абы где, а на холме, после чего руками очистили лемех от земли и были в полном восторге. Следующей демонстрацией шёл покос травы. Пока отбил, наточил, показал, почему так, а не иначе, в точности, как учил прадед Андрей, меня окликнули.

– Алексий, тебя Сбыслав Якунович зовёт. Случилось что-то, голубь наш с посланием прилетел.

Монах, сопровождающий меня, подошёл как раз, когда я взял в руки косу. Так что пришлось передать инструмент стоявшему поблизости от меня селянину.

– Прошу прощения, православные, как обращаться с косой, вы и без меня знаете, да ещё и поучите.

Среди старост раздался смешок.

Мы снова оказались в келье настоятеля. Дожидались только меня, так что, как только я вошёл, установилась тишина. Якунович сидел с бледным лицом, остальные были встревожены.

– Проходи, сын мой, присаживайся. Грамоту мне вчера из Смоленска доставили, о тебе там говорится. – Настоятель улыбнулся, тем самым подчёркивая для остальных, что ничего плохого в послании не было. – Но то дело прошлое. Тревожное известие получено сегодня, зачти, Сбыслав.

– Сокол мо… это неважно… вот: Строган, змий подколодный, отправил воевати на остров четыре десятка римлян злющих. Сбереги живот… Дальше дела не касается. – Боярин отпустил полоску тончайшего пергамента, и она снова свернулась в трубочку.

– Змеюка пронюхал про Орешек, надо поспешать! На Ладоге перехватим да утопим, – высказал свою мысль Гаврила Алексич.

– Тише, Гаврюша. Допустим, успел ты, и что дальше? Ни за что ни про что римлян побьёшь? – Настоятель покачал головой, двоюродный брат предлагал откровенный разбой. Может, и стоило так поступить, не церемонясь с душегубами, однако Закон защищал иноземцев от подобного.