Ижорский гамбит

«Э-э-э, да тут и впрямь что-то стоящее», – решил про себя возничий. Развязал узелок и вытряхнул содержимое на ладонь. Серебрянных кусочков набралось на пять ногат, почти месячная зарплата шофёра. Поразмыслив, Митяй отправился к Пахому Ильичу. Деньги просто так через забор не кидают, значит, взамен потребуют услугу, а предавать хозяина, недавно устроившего его на работу, Митяю не хотелось. И дело было не в бессеребрянности бывшего псковичанина, Митяй до своего обидного увечья был воином. С тугим луком в руках защищал Изборск от орденцев, а когда при штурме ему раздробили левую руку, то обращаться с любимым оружием он уже не мог. Живым выбрался из той мясорубки – чудом. В Пскове инвалиду рады не были. Немного помыкавшись, бывший стрелок отправился искать лучшей доли к князю в Городище, а услышав, что Пахом собирает людей, знакомых с воинским делом, пришёл к нему. Новгородец помог, и теперь возничий захотел ответить на добро.

Тук, тук! – Митяй постучался в дверь кабинета Ильича.

– Ильюшка, ты? – раздался голос внутри. – Заходь.

– Это я, Митяй. Дело у меня… важное.

Выслушав своего шофёра, Пахом предложил не ходить утром к колодцу. Если Митяй интересен незнакомцу, то наверняка проявит себя ещё как-нибудь. Однако и делать вид, что ничего не произошло, тоже не стоило.

– Ты повесь кошель на пояс таким образом, чтоб виден был. Утром сходишь в лавку, к бронникам. Попросишь, чтоб нашили новую кожу на кольчужные перчатки, а пока делать будут, покрутись там, кошелёк засвети.

– А если подойдёт кто, да интересоваться про кошель будет? – спросил Митяй.

– Думаю, вопрос у них будет один… на кой ляд мы ездили к князю в Городище. Если что, ты краем уха слышал, мол, в поход к Ореховому острову собираемся.

– Добро, Пахом Ильич. Если будут спрашивать, то так и отвечу. Если не про это, то промолчу.

Митяй вышел из кабинета, унося с собой кольчужные перчатки, а Ильич со свечой в руке отправился в опочивальню: «Спросят у тебя, Митяй, как пить дать спросят. И опосля спрашивать станут, вот доживёшь ли ты? Зря кошель поднял». День выдался на редкость сложным.

* * *

Пятница самый шумный день в Новгороде – день большого торга. Городские ворота открываются на час раньше положенного, впуская санные поезда окрестных смердов и не успевших въехать в четверг купцов из других городов. На рынке в это время не протолкнуться. Зазывалы расхваливают товар, хватают за руки, стараются подвести именно к своему лотку. Тут же где громким криком, а где щелчками кнутов пытаются проскочить промеж толпы волокуши и разнообразные возки. Где-то завалились корзинки с гусями, а где-то изловили нудачливого воришку и всем миром учат его. Людской гам и ржание лошадей сливались в один клубок звуков, столь приятный новгородскому тысяцкому. Чем больше людей на торгу – тем заметнее поступления в казну. Но в эту пятницу тысяцкий Вратислав предпочёл уединённое и тихое место на Софийской стороне. Сам город делился на две половины: Торговую, и Софийскую. Первая, названная так по размещению здесь общегородского торга вкупе с многочисленными иноземными торговыми дворами, включавшая в себя Славенский и Плотницкий концы, располагалась на правобережье. Вторая, где располагался кафедральный Софийский собор и двор новгородского владыки, соответственно на левобережье. На Софийской стороне находились – Неревский и Загородский концы, а также Людин, называемый иногда Гончарский. Боярин Строган Наездинич попросил о встрече в одном из своих теремов на Неревском конце. Как ни неприятен был боярин, но отказать одному из самых влиятельных политиков города тысяцкий не мог. Должность выборная, и приходится поддерживать хорошие отношения со всеми, кто держит руку на пульсе управления городом.

– Тпрру! Стой, Савраска. – Возничий потянул вожжи на себя. Санки проехали ещё полметра и встали у распахнутых заранее ворот.

– Лука, постой тут, скоро обратно поедем. – Тысяцкий отдал распоряжение, вылез из санок и зашагал по утоптанному снегу внутрь двора, где его ожидал Строган.

Разговор был недолгим. Хлебный олигарх напомнил про щекотливые моменты, когда избирали тысяцкого, мимоходом поинтересовался: давно ли не было пожара в шикарных хоромах чиновника, здорова ли семья и как поживает внебрачный ребёнок, свезённый два года назад на воспитание в Перынь. Услышав это, тысяцкий почувствовал себя неловко, хотелось поскорее покинуть место встречи, забыть Строгана и, вообще, предаться своему любимому занятию – пересчёту личной казны. Но не тут-то было. После многообещающего монолога. Наездинич перешёл к сути своей проблемы.

– Пахом Ильич, чтоб гореть ему синим пламенем, собирается кликать ополчение. Островок свой Ореховый защищать. Так вот, надо сделать так, чтобы ни один новгородец в ополченцы не пошёл.

– Как же так? Всё, что на Неве – Новгороду принадлежит. Сиречь, моя прямая обязанность подсоблять в защите. Не поймут меня.