Ижорский. Мистерия

Всего страннее в этой мистерии участие персонажей небывалой русской мифологии. За неимением на Руси духов, автор наделал своих, но, к несчастию, его Бука, Кикимора, Шишимора, Знич, его русалки, лешие, совы и пр. очень плохо вяжутся с гномами, сильфами, ондинами, саламандрами, Титаниею, Ариэлем и пр. Мифология тогда только имеет смысл, поэзию и фантастическую прелесть, когда она есть создание фантазии народа, который питает в своих вымыслах суеверный страх и от души им верит.

Грустно видеть человека с умом, с большею или меньшею степенью образования, человека с уважением к святым предметам человеческого обожания, любящего искусство, – и вместе с тем так жестоко обманывающегося насчет своего призвания, так дурно понимающего значение высокого слова: искусство! Для того, чтоб быть поэтом, мало ума: нужно чувство и фантазия. Делать поэмы может всякий, творить — один поэт. Работа всегда остается работою, как бы ни высока была ее цель. Нет, тот не поэт, даже не стихотворец, не версификатор, кто пишет такими стихами, каковы следующие:

Здорово, милый мой раек!
Здорово, друг партер! мое почтенье, креслы!
Без вас наскучило: препоясал я чреслы,
Взял посох и суму; шел, шел, все на восток —
И наконец прибрел на эти доски.
– А для чего? – кричит Фирюлин, мой Зоил, —
И прежде ты довольно нас бесил;
Твои все шуточки так глупы и так плоски!
И я душой был рад, когда ты объявил,
Что, к прекращенью нашей муки,
Здесь с нами глаз на глаз
Ты видишься в последний раз…
И что ж? опять ты здесь? Где ж плеть и палка Буки?
– Трофим Михайлович, не торопитесь бить;
Позвольте наперед вам доложить:
Бесенок я, а сотворен для дружбы;
Для ней ни от какой не откажуся службы.
Есть друг и у меня, предобрый человек,
Пречистая душа – писатель;
И вот пришел ко мне и говорит: «Приятель,
Преемник твой не то, что ты; он ввек
Со сцены с публикой не вступит в разговоры.
К тому ж угрюмые, косые взоры,
Его коварный, злобный нрав,
Ну, право, созданы не для забав!
А, брат, необходим с партером мне посредник,
Веселый, умный собеседник,
Который бы подчас, как Шекеспиров хор,
Им пояснял мой вздор»[2]

.И ну просить и лестными словами
Превозносить меня, хвалить мой ум, мой дар!
Что ж? просьбы и хвалы, – вы ведаете сами, —
Хоть в ком, а породят усердие и шар;
Я к Буке; Бука молвил: «отпускаю»;
И вот я здесь и в должность я вступаю!{3}

И целая-то поэма написана такими стихами!..

Примечания

Ижорский. Мистерия (с. 410–415). Впервые – «Молва», 1835, ч. X, № 27–30, «Новые книги», стлб. 20–27 (ц. р. 14 августа). Общая подпись в конце отдела: (-он – инский). Вошло в КСсБ, ч. I, с. 410–414.

Мистерия «Ижорский», изданная без имени автора, принадлежит В. Кюхельбекеру, который работал над ней, находясь в одиночном заключении. Отрывки из мистерии печатались в журналах и альманахах еще в конце 1820-х годов и обратили на себя внимание критики. Так, И. Киреевский в опубликованном в альманахе «Денница на 1830 год «Обозрении русском словесности за 1829 год» отметил, что «сцены из этой драматической фантазии… замечательны по редкому у нас соединению глубокости чувства с игривостью воображения» (И. Киреевский. Полн. собр. соч. в 2-х томах, т. II. М., 1911, с. 26). Разрешение на отдельное издание мистерии, о котором хлопотал Пушкин, было получено еще 10 июля 1833 г. Но книга появилась лишь в 1835 г. В нее вошли две части мистерии. Завершающая третья часть была опубликована лишь в советское время в Собрании сочинений В. Кюхельбекера, изданном в серии «Библиотека поэта», т. 2, Драматические произведения. М., «Советский писатель», 1939.