Изяслав

Коснячко внимательно слушал Вышату.

— Не дружины и рук у нас нет, — сказал он, подумав, — а ума… Разве люди не видят этого? Правду говорит пословица: горе голове без ума, но горе и рукам без головы!

Разговор их продолжался недолго. Было уже поздно, и Вышата, откланявшись, уехал домой, а воевода пошёл в опочивальню отдохнуть, так как решил с рассветом отправиться на княжеский двор к Изяславу, чтобы рассказать о той опасности, которой он подвергался, и посоветовать, как её предотвратить. Он хорошо знал характер киевлян и предвидел печальные последствия ночного веча.

Едва занялась утренняя заря, воевода был уже на ногах, приказал оседлать коня и поехал к князю.

Тем временем на Подоле всё кипело как в котле: народ продолжал галдеть и уже начинал собираться толпами, чтобы идти на Гору.

Настало утро, солнце уже давно взошло, а воевода всё ещё не возвращался, и напрасно Людомира поджидала его на террасе… Толпы людей росли, народ сходился со всех сторон; на дороге, ведшей к воротам воеводы, появились конные. Все галдели и кричали, измышляя всякую всячину на князя и дружину. В воздухе пахло бурей. Воевода всё ещё не возвращался; Люда продолжала сидеть на террасе, поджидая отца.

У ворот раздался топот лошади.

«Верно, отец», — подумала Людомира, вставая с лавки и готовясь идти навстречу.

В тот же момент калитка отворилась, и в неё вошёл Иван Вышата.

Он был бледен и взволнован.

— Где отец? — спросил он тревожно, встречаясь глазами с Людомирою.

— Уехал на княжий двор ещё засветло и вот не вернулся, — отвечала она. — Я с нетерпением жду его.

— Скверно! — невольно вырвалось у Вышаты, забывшего, что он может напугать девушку.

Людомира смотрела на него своими голубыми глазами, в которых стояли слёзы, как бы спрашивая, в чём он видит это зло.

Вышата, по-видимому, понял её немой вопрос и беспокойство и объяснил:

— Народ с веча на Гору двинулся.

Однако Людомира ещё не понимала, в чём заключается опасность, и её только встревожила скрытность Вышаты. Она взглянула на него ласковым взглядом и, помолчав, спросила:

— Что же может приключиться с отцом?

Но Вышата, как бы не слыша её, продолжал:

— Я хотел его предупредить, чтобы он собрал дружину и не пускал людей на Гору.

— Разыщи его… поезжай за ним на княжий двор! — испуганно воскликнула Люда.

Заметив её испуг, Вышата хотел поправить положение. Ему стало жаль бедной девушки, и он ласково произнёс:

— Успокойся, моё солнышко… Ещё ничего не случилось!

Но девушка уже не слушала его:

— Скорее поезжай, отыщи отца, скажи ему, что случилось.

Вышата стоял как вкопанный, смотря на Людомиру; ему хотелось говорить, но он не мог.

— Поезжай же, поезжай, — прибавила она, — нужно предупредить отца…

Молодой тысяцкий приподнял шапку, поклонился и ушёл. Быстро сел на коня и в карьер помчался на княжеский двор.

Не прошло и получаса после отъезда Вышаты, как дорога из Кожемяк в Княжеский конец начала оживляться; конные и пешие толпы увеличивались, занимая площадь между Кожемяцкими воротами и хоромами воеводы.

Испуганная этим обстоятельством, Людомира приказала запереть ворота.

Видно было, что народ с умыслом останавливался перед домом Коснячко, потому что с каждою минутою всё громче произносилось его имя.

Вскоре кто-то подошёл к оконцу в частоколе воеводы и начал громко кричать:

— Эй!.. Вы… Отоприте ворота!..

— Позовите сюда воеводу — заячью шкурку!.. — крикнул другой. — Пусть идёт на совет… Народ просит его.

— Пусть даст нам коней и мечи, и мы сами прогоним половцев!

— И без дружины обойдёмся!

Толпа росла, шум увеличивался.

Людомира в испуге послала отрока к окошечку в частоколе и велела сказать, что воевода уехал на княжий двор.

— Неправда! — крикнули за воротами. — Мы видели, как отсюда выходил тысяцкий Берестова. Значит, воевода дома!

— Вышата не застал воеводы, — отвечал отрок из окошечка.

— В таком разе мы найдём его… Если он воевода, так пусть ведёт рать на половцев, а не сидит дома, словно заяц в лесу.

Волна народа приближалась и становилась опасной.

— Пойдём к князю! — послышались голоса.

— Пойдём!

— Нам не таких надо князей, которые пируют на наши куны… Мы найдём таких, которые будут отстаивать нашу жизнь и добро в открытом бою…

Неисчислимая масса пешего и конного народа всё увеличивалась, волновалась и шумела.

Но вдруг из толпы выехал всадник и, махая собольей шапкой над головою, закричал:

— Братцы, други милые, давайте разделимся! Пусть одна половина идёт на княжий двор и требует от князя коней и мечи, а другая пойдёт к темнице, в которой заперт князь Всеслав… Если Изяслав не хочет княжить над нами, то мы освободим Всеслава и посадим его на княжий стол. Пусть княжит и защищает нас!

Речь эта, по-видимому, понравилась народу, так как, словно по мановению жезла, толпа разделилась на две половины. Одна половина двинулась за двор Брячислава через мост и ворота Святой Софии к Княжескому концу, а другая поворотила назад и отправилась к месту заключения князя Всеслава.

Изяслав знал о начавшемся волнении народа, но, имея при себе дружину, не боялся киевлян и пренебрегал ими; он не ожидал, что бунт примет такой грозный характер.