Изяслав

Хотя воевода предчувствовал, что не вернётся домой, тем не менее утешал Люду, но девушка продолжала стоять.

— Нет, я пойду за тобою! — сквозь слёзы говорила она.

Воевода сурово посмотрел на неё и решительно ответил:

— Сиди дома!.. Слышишь!..

Конюхи насильно оторвали её от ног отца, и отряд двинулся в путь.

У ворот дома воеводы собралось множество народа, который печально и участливо смотрел на сцену, происходившую во дворе. Люди, ещё так недавно кричавшие на вече, теперь стояли в немом молчании, провожая бедного воеводу лишь взглядом. Они тяжело вздыхали, не смея выразить своего негодования или сочувствия. Они ожидали той же участи.

Воевода, проезжая мимо своего дома, оглянулся ещё раз на окошечко, у которого стояла Людомира, глядя, как отряд увозил её отца на княжий двор, и кивком головы послал ей последний привет…

Мстислав сидел со своими дружинниками на террасе княжеских палат и ожидал прибытия воеводы. Когда отряд, конвоировавший воеводу, въехал во двор и остановился возле террасы, Мстислав встал и, сделав несколько шагов вперёд, с насмешкою сказал:

— Отец приказал поблагодарить вашу милость за оказанную ему услугу… и… спросить, почему вы не привезли митрополита Георгия, когда отец послал вас за ним с дружиною?

И молодой князёк, лихо подбоченясь, с вызывающей и презрительной миной ждал ответа.

Воевода со связанными руками по-прежнему сидел на коне. Его задел оскорбительный тон князя, и он холодно ответил:

— Дал бы я тебе ответ, да не много тебе с него будет корысти. Не умеешь ты уважать старость, так не сумеешь уважить и правду!

Мстислав надменно произнёс:

— Воевода! Я не для того приказал привести тебя, чтобы слушать твои советы и наставления, а только для того, чтобы узнать правду.

— Вот её-то ты и не узнаешь, потому что не умеешь подойти к ней… Что касается советов и наставлений, то я и не думал давать их… горе само научит тебя. Ярослав Мудрый неоднократно пользовался моими советами, слушал их и не стыдился…

Смелость воеводы удивила всех.

Мстислав вскипел гневом. К отцовскому поручению прибавилось личное оскорбление. Этого было даже слишком много, чтобы прекратить всяческие разговоры с воеводой. Расспрашивать старика прилюдно — значило потерпеть поражение, ослабить свою силу и власть. Кто знает, к каким бы это привело последствиям? Его ничто не связывало с воеводой: ему было приказано казнить его не мешкая, следовательно, какие тут могли быть разговоры?

— Знаем мы твои советы, — с презрением отвечал Мстислав, — довольно научены ими… князьям ты советуешь одно, а на вече другое… Довольно!

— Воля твоя, князь, а правда не твоя!

— Славоша! — крикнул Мстислав, бросая вокруг гневные взгляды и не находя, кого нужно, — позвать сейчас же Славошу!

Все знали, кто был Славоша, и что значило это приглашение, поэтому воцарилось молчание.

Спустя минуту ушедший Славоша, который так напугал Добромиру, явился, и Мстислав, отведя его в сторону, шепнул несколько слов.

— В Дебри! — прибавил он громко, обращаясь к отряду, окружавшему воеводу, и бросил на последнего взгляд, преисполненный презрения и ненависти.

— Куда ты посылаешь меня, княже? — спросил старик.

— В Дебри… посоветоваться со Славошею! — смерив его взглядом, отвечал Мстислав.

Воевода легко догадался, зачем его туда поведут.

— Господи! — воскликнул он, поднимая взор к небу. — Велико Твоё милосердие… Прости меня, многогрешного… Будь покровителем моему бедному ребёнку, сохрани его от рук нечестивых ворогов!..

Отряд в мёртвом молчании направился к воротам, находившимся подле княжеского двора, по дороге, ведшей в Берестово и к Печерской лавре.

Воевода продолжал тихонько молиться, иногда прерывая тишину глубокими вздохами. Все молчали, и в этом молчании вскоре проехали в ворота, а затем скрылись в густом высоком лесу.

Через два часа этот же отряд вернулся на княжеский двор, но воеводы с ним не было.

Все знали, что случилось со стариком.

Киев был тревожно спокоен, всё притихло, с ужасом ожидая завтрашнего дня. Сегодня людей тиранил и вешал Мстислав, а завтра, быть может, будет делать то же самое Изяслав или Болеслав.

По крайней мере киевляне так думали: защищаться уже было поздно, потому что сын успел проторить отцу дорогу к великокняжескому престолу.

Поэтому неудивительно, что народ трепетал в напряжённом ожидании расправы. Более ничего не оставалось, как гнуть свои спины всё ниже и ниже: надо было принять князя и чужеземцев.

Ввиду такого положения духовенство с мощами, хоругвями и образами вышло далеко за Золотые ворота. Посланцы несли хлеб-соль и ключи от города. За ними тянулись бесконечными толпами люди всех званий; они были испуганы, встревожены, каждый дрожал за своё имущество и жизнь и готов был броситься в ноги победителю, моля о пощаде. Идя за сонмом чёрного и белого духовенства, народ плакал и молился, посматривая на златоглавые церкви и на город, где остались только старики, женщины и дети.