Петушок этот прокукарекал еще до рассвета, в четыре часа пять минут. На пятом кукареку я проснулся окончательно и, лежа в полной темноте, прослушал их еще с десяток. Время я запомнил так хорошо потому, что бесстрастный женский голос из часов сообщал мне его после каждого петушьего крика.
Дедуля при этом продолжал безмятежно спать — прямо в тельняшке.
Утром поинтересовался: петушок был или кукушечка? Я сказал: петушок. Вот, очень довольный за меня, сказал он — и улыбнулся. Глаза у него были голубые, добрые до нежности. А еще есть кукушечка, сказал он.
За окном плыл жутковатый производственный пейзаж — какие-то трубы, ограды, коробки корпусов… Мы послушали, как кукует кукушечка. Внучку везу, сказал дедуля. Внучок смышленый, обрадуется.
Умывшись и попив пивка, дедуля немного подумал и сделал сообщение на межнациональную тему: чеченцы, сказал, вредный народ, еще в войну нам вредили, и не надо с ними разговаривать, а надо так: всех русских оттуда вывезти, а на остальных бросить сверху бомбу. Какую бомбу? — спросил я. Такую, ответил дедуля и мысль свою охотно пояснил. Он когда на Дальнем Востоке служил, на японцев бросили бомбу — и все, и никаких разговоров.
— Японцы тоже вредный народ? — спросил я.
— Очень, — подтвердил дедуля и застенчиво улыбнулся.
Последняя остановка
Поезд остановился в Дзержинске, последней станции перед Нижним. Я набросил пиджак и пошел размять ноги — а заодно голову, поврежденную ночным кукованием и утренней политинформацией. Дверь вагона была закрыта, проводница в своем купе пила чай в компании со сменщицей.
— Откройте дверь, — попросил я.
— Зачем? — удивилась проводница.
— Так… — сказал я. — Подышать.
— Нашел где дышать! — сказала проводница.
Сказанное, хотя и относилось исключительно к особенностям химического производства в Дзержинске, вполне годилось и для оценки жизни на Родине в целом,
Нашли, действительно, где дышать.
Место для метеорита
Человек за рулем «Нивы» полчаса катил бочку на Америку и американцев. Ничем новым, впрочем, он меня не угостил — готовый суп из старого пакетика: они бездуховные, жадные и наглые, а мы бедные, милые и душевные.
В конце получаса я поинтересовался, бывал ли он в Америке.
— А чо я там забыл? — ответил человек. Потом, помолчав, поинтересовался уже он:
— А вы были?
— Случалось.
— И что там: лучше? — ребром поставил вопрос человек.
Я признался: может, не лучше, но дороги ровные, полицейские взяток не берут, и в больницу необязательно ложиться со своей ватой.
Человек замолчал, но было видно, что зреет в нем какой-то протестный асимметричный ответ, как у Горбачева — Рейгану. Я попытался предугадать поворот диалога, но жизнь в очередной раз показала мне, кто здесь настоящий драматург.
— А вот упадет на них метеорит, — угрюмо сказал человек за рулем, — и где твоя Америка?
«Если бы все…»
В городе Кимры Тверской области есть интернат для страдающих олигофренией. Там снимал телевизионный сюжет мой давний знакомец Саша Гордон. И рассказывал потом поразительное.
Стало быть, от хлебосольного государства нашего выделяется больным на содержание, полной чашей, несколько рублей в день на человека, и давно бы умерли они на радость местного собеса — но!
Но олигофрены оказались людьми жизнелюбивыми и завели подсобное хозяйство. И вскоре выяснилось, что это их хозяйство — чуть ли не самое рентабельное в области: коровы, птица, грибы, ягоды… Самим хватает, да еще продают жителям окрестных деревень!
Секрет оказался довольно прост. Дело в том, что олигофрены:
а) не пьют;
б) обожают работать.
У них от труда, видите ли, улучшается самочувствие.
И милости просим — 120% рентабельности! То есть русский олигофрен помаленьку тяготеет к голландцу. Персонал на них не нахвалится.
— Если бы все наши люди были такие… — мечтательно сказала кастелянша…
Главная опасность
— Самое опасное — это подушка безопасности, — сообщил мне человек, сидевший за рулем «десятки»; — Если не пристегнут, может вообще убить!
— А если пристегнуться? — поинтересовался я. Водитель посмотрел на меня презрительно:
— Кто ж пристегивается?
Традиции
Несмотря на предупреждение, почти тысяча рыбаков вышли на ладожский лед. Льдина откололась, шестеро погибли, людей снимали ночью вертолетами…
Рассказ об этом спасенного — в прямом эфире на телевидении. Он полночи лежал на льдине, а рядом с ним лежал его десятилетний сын; льдина таяла, и человек ждал — погибнет он вместе с собственным ребенком или их успеют спасти…
Успели.
В конце программы ведущий спрашивает:
— Ну что, еще пойдете на рыбалку на Ладогу?
И человек, улыбаясь, отвечает:
— Обязательно!
«Кто ж пристегивается?»
Лощина
А вот еще одна очень страшная и очень русская история.
В конце девяностых, под Ельцом, попали в автокатастрофу артисты пятигорского «Рыжего театра». Они ехали в Москву.
В половине шестого утра на спуске Толя, сидевший за рулем, не увидел грузовика, ехавшего впереди. У грузовика были заляпаны грязью габаритные огни, в лощине стоял густой туман…