Ни-ни, сказал Сережа (министра звали Сережа). То есть выборы будут, но это – никакого отношения… Отлично, сказал я. Значит, ни с кем из начальства не встречаюсь, в афише – никаких «при поддержке администрации…».
Ни-ни, сказал Сережа. Просто концерт. Для людей!
И я полетел к людям.
И вот за несколько часов до встречи с людьми на рубеже вечной мерзлоты Сережа «обедает» меня в хорошем ресторане. Где-то в районе антрекота, коротко поговорив по мобильному, он поднимает на меня честные глаза и говорит:
– Это губернатор звонил, он тут неподалеку, хочет зайти…
– Не надо, – сказал я.
– Просто поприветствовать, познакомиться…
– Мы договаривались, – напомнил я.
Министр Сережа крякнул с досады.
Когда мы выходили из-за стола, он вернулся к теме:
– Может, заедем к нему? На секундочку. Он нормальный мужик…
Но я занял глухую оборону.
Отстреливаться я продолжал до самого концерта. А после концерта Сережа сказал:
– Ну что, может, в саунку? Там и поужинаем.
Саунка находилась на огороженной территории с охраной, что должно было включить в моем мозгу красную лампочку, но, расслабленный успешной работой, сигнал я пропустил.
В теплом подвальном помещении был накрыт фуршет. Рядом, действительно, уже вовсю грелась сауна, в углу работал телевизор, а некто пожилой и мелкий, в войлочной шляпе, суетился по температурному вопросу.
– Семен Иваныч, – спрашивал он, – парку подбавить?
Семен Иваныч, грузный мужик, замотанный в простыню, гонял шары по зеленому сукну. А может, не Семен Иваныч он был. Может, Иван Семеныч… Неважно.
– Привет! – сказал Сережа. – Вот и мы.
Мы разделись; я тоже замотался в простыню и, по Веничкиному совету немедленно выпив, приступил к процедурам. Ну расслабленный я был! Даже не поинтересовался, с какого бодуна здесь этот Семен Иваныч с обслугой. А после ста граммов коньячка напряжение отпустило окончательно…
Мы по очереди паримся, я играю с грузным дядькой в пул, обыгрываю его по пьяной лавочке, настроение по совокупности обстоятельств – чудесное. Мелкий с вениками суетится насчет парку, Сережа благостно потягивает в углу коньячок.
А телевизор в углу разговаривает ночными новостями. И красавица ведущая (единственная одетая в этой сауне) доходит до ежедневных наших чеченских радостей: грузовик подорвался на фугасе, трое погибших…
– Этих черножопых, – говорит тут мой партнер по бильярду, – мочить надо всех! Они, – говорит, – вообще не люди!
Он, собственно, ни к кому в отдельности не обращался, но я почему-то решил откликнуться.
– Голову себе намочи, – говорю. – Раздухарился!
Грузный не обиделся, а с пол-оборота вступил в полемику:
– Давить! Давить вместе с детьми! Это звери настоящие!
Я из диалога не ушел.
– Фашист, – говорю, – на себя посмотри!
Беседовали мы эдаким образом минут пять. Игра, разумеется, прекратилась – помню, я даже отложил кий, чтобы не отоварить грузного хама по выпирающему тестом животу. Очень спьяну хотелось.
Потом я увидел знатока пара – побелевшего лицом и осевшего на лавочку; потом увидел министра Сережу: он сидел, обхватив голову руками, и мерно мотал ею из стороны в сторону, по всей видимости, пытаясь ее отвернуть. Ровно в эту секунду я наконец понял, что играю в бильярд, пью коньяк и беседую по чеченскому вопросу – с губернатором края.
И ведь главное: я же много раз видел его раньше! Но не в простыне, а в Совете Федерации. И про черножопых он ничего там, в телевизоре, не говорил, а все больше про нравственность.
Вечеринка свернулась сама собой. Я уже одевался, а министр внешних связей Сережа все сидел, обхватив руками свою мелкоруководящую голову. Еще древние говорили: «Когда господь хочет наказать человека, он исполняет его желания…»
А тот суетливый, с веничками – это у них был министр культуры.
Почему на Западе плохо
Мой друг Сергей Пархоменко сидел в ресторане и слушал разговор за соседним столиком. Он пришел в ресторан совершенно не за этим, но говорившие не стесняли себя уровнем звука, и слушать их были вынуждены все.
– Нет там, на Западе, ничего хорошего! – горячо гундел некто басовитый.
Тезис был не нов, поразила Пархоменко мотивировочная часть.
– Охоты хорошей нет, – загибая жирные пальцы, говорил человек, – рыбалки нет, бабы минет берут неглубоко…
Голос показался журналисту знакомым, и он украдкой глянул на его обладателя. Это был крупный (во всех отношениях) чин российской прокуратуры, известный борец за нравственность.
Кто о чем
Вечером 21 февраля 2002 года щелкаю пультом на первую кнопку телевизора и слышу взволнованный монолог Никиты Михалкова.
– Это не имеет никакого отношения к борьбе с терроризмом, – говорит он. – Когда людей обыскивают, унижают их человеческое достоинство…
Я подумал: это он о Чечне, и еще успел удивиться гражданскому мужеству Никиты Сергеевича… Вот, думаю, орел. Ничего не боится!
Через пару секунд выяснилось, что Михалков говорит о мерах безопасности на Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити.
Ну слава богу…
По тонкому льду
Лед с хоккейной площадки иногда полезно класть на патриотическую голову: чтобы подостыла.