Изюм из булки. Том 1

На том и порешили.

В назначенный день я снова пришел в этот ресторан.

На дне рождения префекта гуляла московская номенклатура. На столах стоял годовой бюджет небольшого российского города: заливное, икра мисками… Увидев осетра с лимоном во рту, я почувствовал себя персонажем фильма из жизни купечества.

Настал мой час, и я вышел из подсобки на небольшую сцену перед экраном и увидел Лужкова – вместе с приближенной челядью он сидел на возвышении прямо по центру; цезарь городского значения с перспективами царя горы.

И я заговорил…

Внесем ясность: повышенные гонорары на такого рода мероприятиях платятся за унижение. Ты говоришь, поёшь или танцуешь, а они едят, разговаривают… мимо ходят официанты… Выступающий на корпоративном мероприятии сам, в некотором смысле, является осетром с лимоном во рту – в зависимости от популярности, осетром более или менее крупным.

В девяносто девятом я был крупным осетром.

Понимая правила игры и не сильно рассчитывая на успех, я что-то такое прочел, поздравил имениника – и напоследок объявил фрагмент из программы «Итого». Погас свет, и пошла пленка.

Появление на экране Ельцина было встречено взрывом дружного хохота, и некоторое время реакция шла по нарастающей. Зюганов – обвал смеха! Анпилов – бру-га-га, Жириновский, Немцов – стон удовольствия!

Вслед за Немцовым на экране появился Юрий Михайлович Лужков. Он, как ребенок, вертелся туда-сюда на руководящем кресле. Руки были кокетливо сложены на животе, круглое лицо лучилось неподдельным счастьем. Клянусь, это был самый смешной момент пленки, но хохот отрезало, как ножом. Было такое ощущение, что в зале вырубили звук.

Когда зажегся свет, чиновники московского правительства сосредоточенно копались у себя в тарелках. Было совершенно понятно, что на экран они не смотрели и Лужкова там не видели. Меня, стоявшего в двух метрах поодаль, не замечал никто.

Меня просто не было.

У Станиславского это называется – «малый круг внимания».

Неэкранный Юрий Михайлович сидел на возвышении и соображал. Секунд через десять, наконец, сообразил – встал, постучал вилкой по бокалу и произнес цветистый тост в мою честь. Мол, сатира! Демократия, мол… Давайте поднимем бокалы за нашего гостя…

В ту же секунду меня заметили все.

– Виктор! Что же вы стоите!

И меня покормили.

Прикладная пушкинистика

Говоря о рачительном ведении городского хозяйства, Лужков начал цитировать «Скупого рыцаря». Человек без комплексов, он цитировал его – своими словами. В частности, упомянул Юрий Михайлович « седьмой сундук, сундук еще неполный»!

У пушкинского Рыцаря сундуков было – шесть. Зуб даю. А у московского мэра, стало быть, где-то имелся седьмой…

Лучшие люди города

В день семидесятилетия Григория Горина в театре Эстрады шел вечер, посвященный его памяти.

Выйдя на сцену, я вспомнил блистательную шутку из захаровского «Дракона»: «Это не народ. Это хуже народа. Это лучшие люди города». Зал грохнул смехом…

Смысловой объем этого смеха я оценил не сразу: в партере сидел мэр Москвы Юрий Лужков.

Выборы-99

Политическая реклама движения «Отечество – Вся Россия». Имперский кабинет, гардины с кистями, двухтумбовый стол красного дерева… За столом сидит Евгений Максимович Примаков.

И говорит:

– Народ в нищете…

Места знать надо

Во время своей предвыборной телепроповеди (16 декабря 1999 года) на словах «прикрывать срамные места» Никита Сергеевич Михалков прикрыл ладонью сердце.

Чистый Фрейд.

Конец цинизма

В послевыборную ночь в компанию, где уже сидел я, зашел ведущий ОРТ Павел Шеремет.

А ОРТ (ныне – Первый канал) в те месяцы сильно отличилось по части «черного пиара»; ко дню выборов на нас, «энтэвешниках», живого места не осталось. Павел в меру таланта во всем этом участвовал…

И вот он подсаживается ко мне, кладет руку на мой локоть и дружелюбно говорит: «Как хорошо, что закончился этот цинизм!».

Шеремет – человек незлобный. Поэтому цинизмом и прочей подлостью его в те годы заправляли, как машину бензином. Снаружи. Аналогичные дырочки для заправки цинизмом впоследствии обнаружились у многих хороших людей.

О пользе пьянства

Встречаю как-то в театре Сатиры добрейшего Михаила Державина, и он вдруг сообщает:

– Знаешь, а я ведь вступил в «Единую Россию».

– Как же это вы, – говорю, – Михал Михалыч, не убереглись?

– Да вот, позвонили, сказали: давай вступай, – ответил Державин. – А я всегда вступаю в партию. Такая судьба. Я и в КПСС вступил. Вызывает меня Плучек и говорит: Миша, надо вступать. Я говорю: почему я? Почему не Шура Ширвиндт, не Андрей? Плучек говорит: так они евреи, а пришла разнарядка на русского. Я говорю: тогда Папанов. Плучек замахал руками: предлагал, говорит! Папанов сказал: мне в партию нельзя, я напьюсь и потеряю партбилет!

Жалко Державина. Хороший человек, но непьющий.

Тост

На закрытии телевизионного фестиваля в Барнауле глава пресс-службы губернатора Алтайского края произнес тост, в котором, в долгожданной гармонии, слиплись форма и содержание. Он сказал:

– Давайте выпьем за самих себя, за нас, которые мы есть!