На пятой секунде того, что делал Джексон, она бы умерла. Она бы задохнулась, но перед этим у нее отвалились бы ноги и сошла с винта голова. Заключая с ней пари (а пари я предложил, разумеется, немедленно!), я ничем не рисковал…
Простая мысль о том, что сначала надо что-то сделать, а уже потом назначать за это цену, — просто не приходила актрисе в голову.
Дети! Вы запомнили, что такое «совок»?
Курточка
Весной 91-го я выступал на рижском фестивале «Море смеха». Заключительный концерт проходил в Доме офицеров, в двух шагах от вокзала, что было для меня очень кстати. Я попросил, чтобы меня выпустили на сцену пораньше, и, выступив, рванул на московский поезд.
И в спешке оставил в гримерной комнате — куртку!
Курточка была кожаная, дорогая сердцу и подходящая телу.
Из Москвы я дозвонился своему рижскому приятелю, и через какое-то время тот меня успокоил: куртка цела, вот телефон начальника Дома офицеров. Я не понял, зачем мне начальник Дома офицеров, но оказалось: товарищ подполковник хочет со мною поговорить.
Видимо, он решил удостовериться, что куртка моя, подумал я — и с легким сердцем набрал номер. Но все оказалось серьезнее.
— Скажите, — спросил начальник Дома офицеров, — это вы вчера читали «Письмо солдата»?
И я понял, что не увижу своей курточки никогда.
ПРИЛОЖЕНИЕ
«Дорогая мамочка!
Пишу тебе из воинской части номер
Живем мы тут хорошо. Так хорошо, что
Ты спрашивала о питании. Ну что тебе сказать?
В увольнение мы ходим по городу
С этой
Так что ты, мама, за меня не волнуйся, а пришли мне лучше
С боевым приветом, твой сын, рядовой
— Это читал я, — признался я.
В трубке повисела тишина, а потом вкрадчивый подполковничий голос спросил:
— Зачем же вы клевещете на Советскую армию?
Если бы не несчастный заложник — моя легкая, кожаная на подкладке курточка — товарищ подполковник был бы послан мною, самое близкое, в Забайкальский военный округ, на акклиматизацию. Но уж больно хотелось встретиться с курточкой.
— Это не клевета, — сказал я, стараясь сохранять достоинство, но не сжигать мосты.
— Как же не клевета?
— Это шутка, — сказал я самое глупое, что можно было сказать в этой ситуации. Но мой минус неожиданно помножился на минус в голове собеседника, и на том конце провода наступила тишина.
— Шутка? — переспросил наконец начальник Дома офицеров.
— Конечно! — боясь спугнуть свое счастье, сказал я.
— Точно шутка?
Информацию о том, что шутка — это заостренная разновидность правды, до товарища подполковника еще не довели.
— Ну разумеется… — И я достал из головы довод убийственной силы. — Ведь это был вечер юмора!
Подполковник еще подумал и сказал:
— Тогда ладно.
И вернул мне куртку.
Чужая Муза
Представители штаба Одесской юморины ждали нас у трапа: группа молодых людей с подчеркнуто томными манерами. Принимая во внимание лица прилетевших, можно смело сказать: это была встреча представителей национальных меньшинств — сексуальными…
Нас с Игорем Иртеньевым поселили в одном номере.
Скандалить я не стал, а только, позвонив в штаб, доверительно сообщил, что мы с Игорем Моисеевичем еще не афишируем наши отношения — и нас тут же тактичнейшим образом расселили, трогательно определив в соседние номера.
И эта близость мне, поймите меня правильно, пригодилась.
Через несколько дней, получив отличный (от предыдущих) гонорар, я в прекрасном настроении пошел бродить по прогретой солнцем Одессе, в сладких грезах добрел до Аркадии и увидел — тир!
Я немедленно впал в детство, и на глазах у всех достал свой разбухший от гонорара кошелек, и начал вынимать оттуда дикие девальвационные рублевичи, и менять их на пулечки, и палить по жестянкам…
Случилась ли импровизация — или по случаю выходного дня в Аркадии работал профессионал, в точности сказать не могу, но когда я отстрелялся, кошелька со мной не было.
Еще минуты три, на радость отдыхающим, я хлопал себя по карманам и поминутно залезал головой в полиэтиленовый пакет: не найдется ли там чего-нибудь, кроме тетрадки с текстами?