Из Цветаевой молодой вдохновенный Козаков и начал читать — «Попытку ревности». Недавно узнавший эти великие строки, он с пылом неофита спешил поделиться ими с миром.
Как живется вам — хлопочется —
Ежится? Встается — как?
С пошлиной бессмертной пошлости
Как справляетесь, бедняк?
Немолодой эмигрант слушал с большим интересом.
После мраморов Каррары
Как живется вам с трухой
Гипсовой?..
— Замечательно, — вздохнул гость.
Потом мужчины отошли к окошку покурить.
— А знаете, Михаил, — помолчав, сказал гость, — это стихотворение посвящено мне… А
И показал на свою жену. Та церемонно поклонилась. К счастью, она совсем не понимала по-русски.
Типичный случай
— Вот, — скорбно молвил бородатый детина рядом со мной. (Дело было в ЦДЛ, у книжного развала.) — Рубцов! Гноили его, не печатали… А умер — оказалось: гений!
Он помолчал и добавил:
— Вот и я так же.
Старая песня
В семьдесят пятом году на экраны вышел фильм «Звезда пленительного счастья». Молодой артист Владимир Качан спел там песню Булата Окуджавы на музыку Исаака Шварца — ту самую, про кавалергардов.
Может быть, век и недолог, — но не у этой песни!
Счастливая судьба «Кавалергардов» обеспечила артиста надежным куском хлеба. К концу третьего десятилетия, однако, этот кусок начал вставать у Качана поперек горла: где бы он ни выступал, дело неизбежно заканчивалось «кавалергардами».
Россия и заграница, рабочий класс и трудовое крестьянство, элитарные залы и «чес» по клубам… Десятилетия напролет, не реже двух раз в неделю… И взгляд туманится слегка.
В общем, Качан допелся!
Как-то, под восьмое марта, его позвали выступить перед работницами ЗАГСа. Артист запел «Кавергардов» и пел, как говорится, на автомате, пока, на словах «не обещайте деве юной любови вечной на земле», не уперся взглядом в надпись «Комната жениха»…
Шляпа
Маленькая Мила и ее мама привезли из Одессы подарок для дедушки — соломенную шляпу с кантом.
— Какая прекрасная шляпа! — воскликнул дедушка. — У нас в Тамбове до революции продавали такие шляпы!
Он немного помолчал и закончил:
— Их надевали на лошадей.
Хорошие симптомы
Дедушке (тому самому мальчику Володе, чье скрипичное выступление сорвала Великая Октябрьская революция — см. т. 1, с. 223) было уже за восемьдесят, когда его увезли в больницу с инфарктом.
Юная, едва вошедшая в совершеннолетие внучка Мила, моя будущая жена, пришла навестить дедушку, и тут выяснилось, что в больницу привезли и после обеда покажут — кино.
Больные расселись в холле (внучка села рядом с дедушкой), киномеханик наладил аппарат, запустил пленку и пошел курить на крылечко.
Кино оказалось зарубежное и почему-то без перевода. Называлось — «Весенняя прогулка». Или «Летний денек». Или что-то еще в этом роде. В общем, что-то легкое, ни к чему не обязывающее…
Содержание и впрямь было довольно немудреным. Три девушки сели на велосипеды и поехали в поля. На опушке они встретили юношу. Девушки раздели юношу и начали им заниматься, не забыв достать из сумочек искусственные фаллосы… Это была немецкая порнушка, каким-то неведомым путем перекочевавшая в народ из комсомольских закромов.
Сначала немолодой контингент кардиологического отделения ничего не понял, а потом все понял и поднял страшный крик. Советские бабушки побежали искать начальство. А киномеханик курил себе на крылечке…
Наконец его нашли — и процесс был прерван на самом интересном месте («О-о, йa, йа, даст ист фантастиш»).
Дедушка, все это время молча сидевший рядом с юной внучкой, так же молча поднялся, и они пошли в палату. Разговаривать после такого совместного просмотра было не то чтобы не о чем, но — затруднительно…
Молчание прервал Владимир Вениаминович.
— Знаешь, Милочка, — задумчиво сказал он, прислушиваясь к организму, — кажется, мне пора на выписку.
Козлиная вибрация
«Дедушка Володя», а на самом деле давно уже прадедушка, девяностолетний Владимир Вениаминович стоял вплотную к телевизору, наклонившись к экрану и качая головой. Он был глуховат, и звук был включен на полную катушку. Играл какой-то скрипач…
Впрочем, Владимир Вениаминович так не считал.
— Нет, — говорил он, — это не скрипка.
И сощурившись, снова наклонялся к экрану. И спустя полминуты выносил новый диагноз:
— Это какой-то ужас!
Через пару пассажей дедушка торжественно объявлял:
— Вибрация — козлиная!
— Так выключи! — взмолилась наконец его дочь, моя теща.
— Нет, — твердо отвечал старый музыкант, — это настолько чудовищно, что я должен рассмотреть это досконально!
Когда меня спрашивают о причинах моего неослабевающего внимания к российской политике, я вспоминаю формулировку «дедушки Володи»…
Интенсивное хозяйство
Журнал «Magazine» Жванецкого в самом начале девяностых редактировал Семен Лившин — человек приятнейший, но чересчур склонный к дружбе.
Зайдешь к нему, бывало, с текстом или за гонораром, а он и говорит: о, как кстати! Не в службу, а в дружбу — там как раз тираж пришел, поднимешь пару-тройку пачек?