Изюм из булки. Том 2

– Я вас должен предупредить: это правая партия, – сказал Галесник.

– Замечательно! – воскликнул хозяин лавочки. – Все будет готово через два дня!

Но Марк решил довести эксперимент до конца – и, еще приблизившись, шепотом сказал:

– На майках должно быть написано: «Смерть арабам!».

– Я сделаю в три цвета, – без паузы ответил хозяин лавочки.

Два письма

Мечта любого писателя – деталь, образующая портрет…

Письмо дяди Бони из израильского города Ашдод выпало на юного Марика из кипы старых родительских бумаг. Написано оно было в 1964 году на половинке знакомого всем советским школьникам тетрадного листа – за две копейки, с красными полями… – а на Марика выпало в 1990-м.

Марик, уже имевший к тому времени планы отъезда на ПМЖ, дяде Боне написал наугад – и вскоре получил ответ. Содержание ответа не так важно, как его материальное воплощение: письмо было написано на другой половинке того же тетрадного листа…

«Боречка»

В Одессе живет фантастический человек – Борис Давыдович Литвак.

Дом на Пушкинской улице, с золотым ангелом над входом, где уже много лет бесплатно лечат детей, больных церебральным параличом, с бесплатной гостиницей для матерей по соседству… – этот дом один искупит половину грехов черноморского побережья.

Боречка (так он представляется друзьям, когда звонит) – человек алмазной крепости. Бывшего мэра Одессы он, депутат горсовета, много лет называл в лицо «гражданин Боделан», поясняя, что именно так принято обращаться к заключенным.

Боречка считал, что Боделану следует привыкать к такому обращению.

Когда «дом с ангелом» незадолго до выборов, в пиаровских целях посетила жена президента Украины, Боречка подвел итоги ее визита так:

– Приезд мадам Кучмы, – сказал он журналистам, – идет у нас со знаком плюс: после ее приезда ничего не пропало…

Лжец, еврей и «пидараст»

Художник Борис Жутовский (в дружеском просторечии – Боба) широко известен общественности с осени 1962 года: именно ему были адресованы знаменитые хрущевские слова на выставке в московском Манеже – об «абстакцистах и пидарастах»!

Спустя почти полвека, вслед за сексуальной принадлежностью, «абстракцисту» Бобе в одночасье поменяли принадлежность национальную…

Он стоял в московском дворе-колодце у своей мастерской и осторожно клал в машину холсты. Был тихий летний день. Через двор шла женщина средних лет, интеллигентного вида, в очечках. Возле Бобы, которого она видела первый раз в жизни, женщина остановилась и сказала:

– Завтра небось опять про Холокост врать будете!

И ушла.

С тех пор, не без вызова заявляет русский шляхтич Жутовский, я – законный еврей!

«Много было гуманного»

Название для графической серии Жутовского придумал Фазиль Искандер: «Последние люди империи». Были среди этих людей и гении, но встречались и убийцы.

Одного из них, генерала НКВД Судоплатова, Боба рисовал в начале восьмидесятых.

Бывший заместитель Берии предавался воспоминаниям. На постели, в глубоком паркинсоне, лежала генеральская жена Эмма Карловна и эхом повторяла ключевые слова. Под этот страшноватый парный конферанс Жутовский увековечивал черты одного из главных убийц эпохи.

– В начале тридцатых, – мерно излагал Судоплатов, – в Одессе появились антисоветские листовки. Написаны они были явно молодым человеком… Мы его, конечно, быстро нашли…

– Нашли-и… – сладострастно отзывалась Эмма Карловна.

– Нашли и тех, кто за ним стоял, – продолжал генерал НКВД. – Их всех, конечно, расстреляли. А насчет мальчика Косиор велел: не трогать.

Судоплатов взял паузу и завершил сюжет.

– И мальчика не тронули!

Он еще помолчал, суммируя прожитое, и вздохнул:

– Много было гуманного… Много…

– Мно-ого… – отозвалась Эмма Карловна.

На чай

Виктор Шкловский, позируя, рассказывал Жутовскому подробности из жизни Лили Брик, и мемуары эти были самого непарадного свойства. И интриганка, и стерва, да и блядь впридачу.

Через пару часов Жутовский закончил работу:

– Поеду, Виктор Борисович.

– А вы сейчас куда?

– К себе, на Кутузовский.

– О! Подвезете меня? – спросил Шкловский.

– Конечно, Виктор Борисович. А куда подвезти?

– К Лильке поеду, чай пить.

Профи

Однажды Жутовский решил обзавестись, для солидности, костюмом, и по рекомендации друзей пришел к портному Соломону Ефимовичу, обшивавшему Литфонд.

– Что будем шить? – поинтересовался пожилой Соломон.

– Тройку, – твердо ответил Боба.

Соломон одобрил солидность выбора:

– По возрасту, по возрасту… Матерьяльчик?

– Свой.

Боба предъявил ткань. Соломон оценил:

– Финский. Хорошо-о… Приклад?

– Ваш.

– Пра-авильно…