Журналистка из светского журнала пришла брать интервью у Константина Райкина – и уже через несколько секунд выяснилось, что она, как говорится, «не в материале». В худруке «Сатирикона» взыграла педагогическая жилка, и он предложил девушке подготовиться к интервью: почитать прессу, посмотреть спектакли театра…
Журналистка позвонила через месяц – и доложила о завершении ликбеза. Педагогический талант Райкина торжествовал. Была назначена новая встреча. Кабинет, чай, диктофон на столе.
– Ну, – сказала журналистка, – первый вопрос, Константин… Простите, как вас по отчеству?
XXX
Девяносто третий год, прощальный ужин первоапрельской Юморины в Одессе. «Спонсорьё», по слову Ширвиндта, выставилось не на шутку: моря спиртного, горы снеди, девушки танцуют на столах… В общем, праздник юмора.
И вот, ближе к концу вечера, к тихо отдыхающим Жванецкому с Аркановым вразвалочку подваливает спонсор в «адидасе» и, положив по полуцентнеру бицепсов на плечи классиков, интересуется:
– Чегой-то вы нами брезгуете? Вы не брезгуйте; вот мы тут, рядом, прошу к нашему столу…
Рядом действительно гуляют спонсоры – потомки даже не Бени Крика, а Савки Буциса. Пить с ними классикам хочется, как зайцам отжиматься, но делать нечего: бесплатных ананасов в шампанском не бывает.
Разумеется, отвечает невозмутимый Арканов, они выпьют и закусят вместе с хозяевами, но чуть позже… Отсрочка позволяет Жванецкому отлучиться из зала, и Арканов как верный товарищ ложится на эту амбразуру один.
Он выпивает-закусывает со «спонсорьем», и через некоторое время растроганный детина в «адидасе» сообщает:
– Аркадий, вот люб ты мне!
И, желая сделать гостю приятное, предлагает с широким жестом на зал:
– Хочешь, я для тебя кого-нибудь замочу?
Это предложение временно отбивает дар речи даже у Арканова, и спонсор почитает возможным свою мысль пояснить:
– Ну, может, тебе кто не нравится? – говорит он. – Так ты не стесняйся, скажи…
(Еще никогда хорошие отношения с Аркановым не были мне так кстати: я сидел за соседним столиком.)
– Ты просто скажи, – оберегая писателя от лишних хлопот, уговаривал спонсор. – Просто покажи его – и сиди, отдыхай, пей…
– Ну что вы, – торопливо, насколько можно представить себе торопливого Арканова, отвечал тот. – Тут все замечательные люди, мои друзья…
– Но если что, ты скажи! – настаивал спонсор. Арканов пообещал если что – сказать, в свою очередь взяв со спонсора слово: до тех пор никого (по крайней мере в этом зале) не мочить. Они посидели еще, и спонсор, ощутив, по всей видимости, смутную неловкость за свой искренний порыв, объяснил:
– Это потому, что люб ты мне! И, подумав, закончил:
– Был бы не люб – совсем бы другой разговор…
XXX
Встречает меня литератор N. и интересуется:
– Я слышал, в «Табакерке» ставят твою пьесу?
– Ставят.
– Поздравляю, – говорит. – Я тут тоже, неожиданно для себя, написал шесть пьес…
Бывают же у людей неожиданности!
Этому случаю я был свидетелем совсем недавно. В театре «Современник» шел «Вишневый сад»:
– Продан сад?
– Продан.
– Кто купил?
– Я купил, – сказал Лопахин.
И по залу пронеслось изумленное «а-ах!». Так, спустя сто лет, эти люди узнали, кто купил вишневый сад…
XXX
– Чем там заканчивается «Война и мир»? – поинтересовалась у меня ученица десятого класса одной из подмосковных школ. Она сидела в холле пансионата, положив красивые длинные ноги на журнальный столик. В руках у нее красовался затрепанный «кирпич» толстовского романа из местной библиотеки.
В мае у девушки были выпускные экзамены, вот она и мучилась.
Я с удовольствием отметил про себя, что произвожу впечатление человека, который дочитал роман до конца, – и вкратце рассказал, что там дальше.
Сообщение о предстоящем браке Н.Ростовой и П.Безухова искренне удивило выпускницу.
– Да ну, пиздишь! – сказала она.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что девушка будет поступать в юридический.
XXX
Дело было в Иерусалиме. Палестинцы опять взорвали автобус, десятки жертв… Мой приятель вернулся домой в соответствующем настроении. Двенадцатилетняя дочка его сидела на диване и тихонько плакала.
– Какие новости? – осторожно спросил отец. Дочка подняла от книги свои прекрасные печальные
глаза и ответила:
– Плохие новости, папа. Янки взяли Атланту… Она читала «Унесенных ветром».
Человеческий фактор
Олимпиада-80. Юрий Седых
«Лужники», предварительные соревнования молотобойцев. Я бездельничаю на трибуне и наблюдаю, а на арене мучаются здоровущие дядьки – человек десять– пятнадцать.
Каждому из них надо швырнуть молот за отметку, чтобы выйти в завтрашний финал. И вот они по очереди входят в круг, и долго раскачиваются, и, раскрутившись, с дикими криками мечут это железо, и пока оно летит, страшно орут ему вслед, чтобы оно испугалось и летело как можно дальше.
А оно никак.
То есть хоть чуток, а до метки не долетит.
Это мучение продолжается почти час, когда наконец огромный мохнатый турок забрасывает молот на пару сантиметров за черту. О, счастье! Он в финале! Турок прыгает, продолжая кричать, но уже от торжества.