Изюм из булки

Коллизия эта была такова: они работали на Малой Бронной у Эфроса, а звали их в театр Сатиры – на первые роли. Эфрос был учитель и серьезный режиссер… В театре Сатиры обещали роли… Ролей хочется, перед Эфросом неловко… Маршал Буденный послушал-послушал – и попросил уточнить, в чем, собственно, проблема. Не желая обижать старика, ему на пальцах объяснили ситуацию и даже вроде как попросили совета. Как у пожившего человека…

Семен Михайлович ответил зятю: – Миша! Я не знаю этих ваших театральных дел, но я скажу так…

Он немного помолчал и продолжил довольно неожиданно:

– Степь! И едешь ты по степи верхами… А навстречу тебе верхами едет какой-то человек. И ты не знаешь: белый он, красный…

Маршал побагровел от воспоминаний и крикнул:

– Миша, руби его на хуй!

И они ушли от Эфроса в театр Сатиры.

Близость к первоисточнику

Как-то, в самый разгар застоя, Смоктуновскому предложили написать статью о Малом театре, где он в ту пору играл царя Федора Иоанновича, – статью, ни больше ни меньше, для «Правды». Ну, он и написал о Малом театре – некоторую часть того, что он к этому времени о Малом театре думал.

А думал он о нем такое, что вместо публикации, через несколько дней, Смоктуновского попросили зайти на Старую площадь, к Зимянину.

Справка для молодежи: на Старой площади располагался ЦК КПСС (сейчас там, по наследству, наводит ужас на страну Администрация президента), а Зимянин был некто, наводивший симметричный ужас при советской власти.

По собственным рассказам Иннокентия Михайловича, когда он вошел в кабинет и навстречу ему поднялся какой-то хмурый квадратный человек, артист сильно струхнул. Но это был еще не Зимянин, а его секретарь. И кабинет был еще не кабинет, а только предбанник.

Зимянин же оказался маловатого роста человеком – совсем малого, отчего Смоктуновскому стало еще страшнее.

– Что же это вы такое написали? – брезгливо поинтересовался маленький партиец. – Мы вас приютили в Москве, дали квартиру, а вы такое пишете…

Член ЦК КПСС был настроен основательно покуражиться над сыном Мельпомены, но тут на Смоктуновского накатило вдохновение.

– Пишу! – заявил вдруг он. – Ведь как учил Ленин?

– Как? – насторожился Зимянин.

Тут бывший Гамлет распрямился во весь рост и выдал огромную цитату из лысого. К теме разговора цитата имела отношение самое малое, но факт досконального знания совершенно выбил Зимянина из колеи.

– Это из какой статьи? – подозрительно поинтересовался он, когда первый шок прошел.

Смоктуновский сказал.

Зимянин подошел к книжному шкафу с первоисточниками, нашел, проверил – и, уже совершенно сраженный, снова повернулся к артисту:

– Ты что же это, наизусть знаешь?

– А вы разве не знаете? – удивился Иннокентий Михайлович, и в голосе его дрогнули драматические нотки. Мол, неужели это возможно: заведовать идеологией и не знать наизусть Владимира Ильича?

Агентура донесла, что вскоре после этого случая Зимянин собрал в своем кабинете всю подчиненную ему партийную шушеру и устроил разнос: всех по очереди поднимал и спрашивал про ту цитату. Никто не знал.

– А этот шут из Малого театра – знает! – кричал член Политбюро.

…Смоктуновский с трудом отличал Маркса от Энгельса – но как раз в ту пору озвучивал на студии документального кино фильм про Ильича, и в тексте был фрагмент злосчастной статьи.

Профессиональная память – полезная вещь.

Во избежание недоразумений

Старый актер Малого театра Михаил Францевич Ленин в 1920 году написал заявление наркому просвещения Луначарскому. Содержанием бумаги была просьба посодействовать тому, чтобы люди не путали его с тем Лениным, который Ульянов.

Луначарский наложил на письмо резолюцию: «Не трогать. Явный дурак».

Маузер Папанина

Рассказывают, что среди легендарных «папанинцев» единственным беспартийным был полярник Кренкель. И якобы глава экспедиции, несгибаемый, если уже не отмороженный, время от времени устраивал на льдине закрытые партийные собрания. Во время которых Папанин с товарищами-партийцами сидели в палатке, а беспартийный Кренкель гулял снаружи.

И, как сказано у Зощенко, затаил в душе некоторую грубость…

Самого Папанина на ту злосчастную льдину послала партия. А до того она его посылала, по преимуществу, бороться с контрой. Видимо, с тех боевых времен у чекиста и осталось нечто вроде профессионального тика: он по несколько раз в день разбирал и собирал свой маузер. И вот, когда эпопея закончилась благополучно, и героев везли на корабле навстречу триумфу, мстительный беспартийный Кренкель подкараулил Папанина, только что разобравшего свой маузер, и…

Вот вы небось думаете, что радист украл у чекиста какой-нибудь винтик… Вы недооцениваете интеллект полярника. Он Папанину винтик – подкинул!

Чекист собрал маузер и увидел на столе лишнюю детальку. Он аккуратно разобрал маузер и медленно собрал его снова. Потом проделал это еще раз. Лишняя деталька по-прежнему лежала на столе, бередя сознание.