— Затем он подошел ко мне и схватил за воротник. Он волок меня по гостиной, пока мы не достигли люка. Он поднял крышку, и когда я опустил взгляд вниз, то видел только темноту. Я покачал головой, потому что больше не хотел оказаться внутри. Я боялся темноты, и хотел быть с мамой и братом в другой комнате. Я не хотел, чтобы мама меня покидала. Хотел вернуть ее. Потому что она была единственным человеком, который мне улыбался. И я лишился ее улыбки. Я не хотел оставаться с отцом. Потому что он меня ненавидел.
Мэдди наклонилась вперед и поцеловала меня в подбородок. Но я не мог остановиться, мне нужно было рассказать ей остальное. Она должна была знать все.
— Он снова бросил меня туда, Мэдди. Бросил меня в подвал и захлопнул дверь люка. Я кричал, чтобы он меня выпустил, но он не возвращался. Оставил меня одного. Мне было холодно, но он снова меня оставил.
— На сколько? — голос Мэдди дрожал.
Я покачал головой.
— Не знаю. Но я был голоден и уставший, и замерз. Я все время слышал крик младшего брата. И слышал, как папа кричал на него, приказывая заткнуться. Я раскачивался туда-сюда, пытаясь отгородиться от криков, пытаясь согреться. Затем дверь открылась. Я забился в угол небольшого подвала, когда яркий свет осветил мои глаза, отчего стало больно. Папа спрыгнул вниз. В его дыхании ощущался алкоголь, а в руке он держал нож, который я видел на кровати мамы. Она порезала им руки.
— Флейм, ты не обязан продолжать, — сказала нежно Мэдди. Слезы стекали по ее щекам.
— Я должен, — прохрипел в ответ и убрал руку Мэдди с моего виска. — Я хочу, чтобы ты поняла меня. Всего меня. — Я постучал по голове. — Вот здесь.
— Флейм, — заплакала она. Но я продолжил. Мне было это нужно.
Даже сейчас, закрыв глаза, я ощущал запах алкоголя от своего отца. Я весь напрягся, но должен был продолжить.
— Я пытался спрятаться в углу, но отец вытянул руку и поднял меня на ноги. Он толкнул меня к стене и разрезал ножом одежду. Я хотел закричать, но не мог выносить звуков крика. Поэтому держал рот на замке. И затем ощутил это. Лезвие ножа по спине, от боли ноги затряслись. А отец начал считать "один..." он считал каждый порез. И мне было больно, но я не кричал. Я не мог вынести звука крика. Но папа становился все злее, и продолжал резать. Он досчитал до одиннадцати. Всегда останавливался на этой цифре, никогда не говорил двенадцать.
— Затем он отступил, и я подумал, что он закончил. Закончил выпускать пламя. Но затем я услышал, как он расстегивает молнию на штанах, и почувствовал тепло его груди у себя на спине.
Я обнял Мэдди, пытаясь не возвращаться туда. Пытаясь не чувствовать его пьяного дыхания на своем лице. Не ощущать рук на моих бедрах.
— Ты со мной, Флейм, — прошептала Мэдди. — Ты со мной. Его здесь нет.
— Мэдди, — застонал я, сжимая ее крепче. Но мне нужно было ей рассказать. Мне нужно было продолжить.
— Он расставил мои ноги и сначала использовал палец. Я сдержал крик, но это его еще больше разозлило. «Я вытравлю дьявола из твоей грешной плоти». И он сделал это, потому что после пальца он взял меня полностью. Брал меня снова и снова, ночь за ночью. Он резал мою спину ножом, считая до одиннадцати. Я не знал, почему он считал до одиннадцати. Затем он трахал меня. Трахал, пока я не мог ходить, а потом оставлял меня одного в темноте на холодном грязном полу.
Мэдди рыдала.
— О боже, Флейм. Мне жаль... Мне жаль... — Но я не закончил. Я усилил хватку на теле Мэдди, отчего она ахнула и подняла голову. — Что это, Флейм? Что ты еще можешь рассказать?
— Мой брат, — прошептал я, чувствуя невероятную боль во всем теле. — Мой младший брат, Исаия.
Я начал рассказывать ей худшую часть, обо всем зле. Все это было реальным в моей голове. Настолько чертовски реальным, будто я вернулся в прошлое. Как будто мне снова было восемь и все, бл*дь, изменилось. Я вернулся в гребаную тьму, и пережил каждую минуту...