Излишняя виртуозность

Я покосилась в зеркало: этот уже не соображает, и толку ни на грош, разве что выронит мне сейчас на остывшую попу свои раскалённые глаза! Как всегда, приходится всё делать самой! Пальчики мои произвели особо жалобный скрип по стеклу, и во время отката орудия я сумела соскользнуть с него и упасть пышной грудью в кресло, продолжая при этом страстно двигать попкой, требуя продолжения. Думаю, не получу аморального осуждения за дезертирство: во-первых, так теплее, а во-вторых — «люблю перед зеркалом»!

Так. А теперь быстро! Пока он заносил свой таран, я откинула свои руки с ищущими, трепещущими пальчиками назад и встретила, схватила, переплелась с его мощными пальцами, стала, как могла, пружинить тонкими своими ручонками, не впускать его «по самые мячики» — уж их-то он пожалеет давить об свой собственный кулак? Вот та-ак! Острая судачья головка наконец-то коснулась волшебного коралла, и он всеми присосками жадно причмокнулся... оторвался и снова причмокнулся... Во-от! И всего-то нужно два раза — но каких! Я стала лизаться язычком с прелестной девочкой напротив, язычки у нас быстро мелькали, как у кисок. И всё! Из всех присосок полился сладкий яд! Я выгнулась, закрыла глаза... Ещё одна победа!

Потом мы томно курили в креслах, я в том же, он напротив. Можно с наслаждением разглядывать сигарету — скромную бумажную модельку самого важного органа на земле, льющего блаженство! Слегка ошкуренный оригинал гордо и лениво свисал до пола.

Мы встретились с ним нежными взглядами (не с Ним, а с ним) — и я шутливо поднесла к его огромному победному носу свой маленький кулачок.

— Вот, будем теперь только так... через кулачок. А то... у тебя... очень уж большой, просто огромный! — Я стыдливо потупилась. Почему-то для большинства мужиков это самый убойный комплимент, хотя натура более творческая могла бы задуматься над словом «очень»... хотя у натур творческих почему-то «очень» бывает в противоположном смысле. Настроение пришло спокойно-насмешливое.

Всех победим!

Весь следующий день я радостно летала по ярмарке и всюду видела себя; это же я на глянцевой фотографии, рыжая и зеленоглазая, лечу на водных лыжах мимо поднебесных отелей вдоль длинного пляжа с пальмами. Это я с мучительно знакомым красавцем с чёрными кудрями до плеч разглядываю на восточном базаре среди торговцев в бурнусах яркие бусы и пёстрые горшки. Это мы — всё с ним же — стоим у плетёной южной ограды, и тучная хозяйка, улыбаясь, несёт нам на подносе стаканы с лиловым вином. И это я! Это всё для меня!

При этом я не забывала собирать во всех павильонах разноцветные проспекты, разговаривать с жизнерадостными представителями туристических фирм самых разных цветов кожи о ценах туров, о сроках и даже о том, что входит у них в континентальный завтрак!

А вот сказочная Майорка, где расцветала любовь Шопена и Жорж Санд, а теперь мы сидим на белой террасе над морем, нас окружают загорелые дети в панамках, и я протягиваю им куски дыни.

Коста дель Соль, Пальма Нова, Отель Ля Рока Торремолинос, весь обросший кактусами, и нет никакой хмурой Москвы за стенкой — все красивые, загорелые, легкомысленные и желанные!

«Тэйк де чилдрен»! — умоляет отель «Фламинго» — вон как весело они скатываются с горки, с цветными мячами в руках, в лазурный, прозрачный до дна бассейн.

Вот мы с ним сидим на двух оранжевых постелях в номере с видом на Везувий, улыбаясь, смотрим друг на друга, и только присутствие назойливых фотографов не позволяет нам жадно ласкать друг друга!

А вот за отогнутой ветром занавеской суровые скалы Шотландии, поросшие сухим лиловым вереском, но на столе перед нами всё равно гора ярких фруктов: бананов, ананасов, груш!

Верблюд надменно плывет по пёстрому базару, обвешанный коврами, барабанами из тыквы, амулетами и роскошным оружием.

На белом катере мы, смеясь и пихаясь плечами, проносимся мимо суровых развалин серой шершавой крепости, отражённой в воде.

И усталые, счастливые, в шикарном лайнере летим назад, и стюардесса заботливо ставит перед нами поднос с ломтями ветчины, темными бутылочками и белым кофейником.

И снова мы в путешествии — стоим на трухлявой террасе бунгало, и шершавый огромный слон, выйдя из зарослей, протягивает к нам хобот за бананом, и мы радостно смеёмся.

...Ну что ж, на всём этом можно неплохо заработать!

На обратном пути в районе Валдайской возвышенности мы свернули с ним на просёлок и подъехали к бревенчатому дому, возле которого сгрудились кучей иномарки — в большинстве своём такие же «броневички», как и у моего возлюбленного.

И среди рубленых стен, за грубыми столами, сидели те же крепыши, что и всюду, — с небольшими лбами, но с большими плечами. К нам с поклоном подбежал половой в подпоясанной рубахе, с прилизанными маслом волосами.

— Чего изволите?

— Принеси нам всего, — бросил Аггей.

Пятясь и кланяясь, тот ушел.

— Сколько же ты заплатишь? Ты ж разоришься! — восхищённо воскликнула я.

— Не разорюсь — наоборот — поднимусь! — он гордо усмехнулся. — Это заведение я купил, так что все денежки — мне!

— Бедный! — чуть не воскликнула я.