Излишняя виртуозность

— А тебе чего надо с-под меня? Это? — он ткнул коротким пальцем в разобранный ржавый дроссель. — Это? — он энергично пошел куда-то на крепких ножках. Аггей безвольно потащился за ним. Алекс распахнул ворота какого-то сарая, и сарай этот оказался доком, наполненным водой. Там в полумгле, тесно прижавшись друг к другу, покрашенные в тёмно-серый цвет, стояли два кораблика, «сторожевика», направив к нам пулеметы и пушки. — Это надо тебе? Попробуй возьми! — Алекс как бы немного поостыл, гнев отступил. — Я знаю, что надо тебе... сейчас получишь! Стой вот так! — он поставил Аггея, поправил ему руки по швам. — Сейчас! — проговорил он почти торжественно.

Я вдруг с ужасом поняла, какую сцену из классики напоминает мне это: Тарас Бульба убивает своего сына!

Алекс неторопливо складывал свои пальцы с помощью левой руки в какой-то сложный военно-морской узел, медленно поднес его к благородному, высокому, правильной формы лбу Аггея, и вдруг узелок этот выстрелил таким щелбаном, что Аггей покачнулся и стал падать. Совсем с рельса сошёл! В этот момент грохнула пушка — что ещё больше усилило ужас гостя, — хотя это отметила выстрелом полдень пушка Петропавловской крепости, и гул её по льду донёсся сюда.

Стукнувшись затылком, Аггей упал к деревянным козлам для пилки дров, с насыпанными в паутине опилками.

Он лежал, ловя воздух, и тут прерывисто-тревожно заверещал пейджер, мигая одной и той же зеленой цифрой «3», что, судя по реакции пейджероносца, обозначало что-то страшное типа: «Беги!»

Однако он нашел в себе силы подняться не торопясь, надменно стряхнуть опилки с головы и подойти к машине. Он обвел взглядом присутствующих, как бы прощаясь с ними на этом свете, открыл дверцу машины, гневно прихлопнув заверещавший «угон».

Я глядела на шефа — он замахал мне бровями: давай, давай! Поезжай, мол, успокой мальца! Так уж совсем доводить его не стоит! Смягчи чуток!

Я молча села в машину с другой стороны. Подпрыгнув на упавших воротах, мы выехали.

Смягчать, естественно, пришлось моим нежным телом: как только мы вошли в мою комнату, он с воплем «С-сука!» опрокинул меня на пол и стал бить элегантными ботинками фирмы «Парадайз», иногда вздрючивая меня на ноги и плюща лицом по стенам, из-за чего не только лицо, но и обои оказались в кровоподтёках!

А я их недавно клеила!

Потом, правда, прислал цветы... Настроение было сладко-элегическое, как в гробу.

Алекс присел на пуфик, долго грел мою руку в своих, видимо надеясь оживить «мертвую панночку», потом вдруг проникновенно произнёс, прокашлявшись:

— Ты... мне нужна!

Господи! Помоги запомнить это мгновение, которого я так долго и страстно ждала! Эти косые и рябые параллелепипеды солнца на окровавленных обоях, и моё бледное, искуроченное лицо в зеркале, ещё не верящее в счастье.

— У меня умерла жена!

— ...А-а.

Вот, значит, для какого дела!

— Ну и... последние десять лет я вёл себя с ней... не совсем корректно. А там будут её родственники... к тому же восточные люди, которые относятся к этому абсолютно зверски... мне не хотелось бы слишком контактировать с ними. Понимаешь?..

— Что ж тут не понять?

— Деньги в сейфе можешь взять.

— Спасибо, — я стала подниматься с одра, которое слишком преждевременно сочла смертным. Моя очередь, видать, не пришла. А похоронить его жену — святое дело!

Три дня я металась между моргом, конторами, магазином, трестом «услуг» и только уже на кладбище, в минуту прощания, разглядела покойницу. Ну что ж, вполне красивая восточная женщина, даже не надо добавлять «для своих лет». Шемаханская царица — из-за чего только тот царь Додон её оставил? Кстати, это она не замечала, что другие чинят ему рубашки? Что-то на неё не похоже!

При этом, чего не скроешь даже сейчас, довольно холёная, явно прожившая благополучную жизнь. Прости, Господи!.. Он обеспечивал? Вряд ли я в соответствующий момент буду выглядеть так же — уже сейчас со следами побоев выгляжу хуже неё.

Я поглядела на выброшенный на снег бруствер земли, снизу бурый, сверху ярко-жёлтой.

— Ну? — я поймала вопросительный взгляд главного землекопа.

Но Алекс, неподвижно застывший, не подавал сигнала, словно на что-то надеясь. Кстати, никаких зверских родственников, которыми он пугал меня, но главным образом себя, не оказалось вовсе — мы присутствовали здесь всего вдвоём, не считая рабочих.

Алекс был безумно вальяжен, очки блестели, скорбные складки пролегли по углам рта. И сказать ему «чего ждём» было просто-таки страшно!

Я подошла к нему, взяла под руку (благо, рабочие смотрели на нас абсолютно равнодушно):

— Ну... теперь, когда ты так космически одинок... может быть... мы поживём вместе?

Алекс молчал, вглядываясь в неведомую запредельность. Это был один из самых волнующих и, надо признать, самых длинных волнующих моментов моей жизни.

Вдруг Алекс улыбнулся счастливой улыбкой.

Сошёл с ума?

— Почему я одинок? Я не одинок! — проговорил он, сияя куда-то вдаль.

Я обернулась и поняла, что с ума схожу я!