Излом

Тетка, увидев голого мужчину, произвела гигантский прыжок в сторону, выронив корзину и на лету обезопасившись крестным знамением.

«Заметила!» – удовлетворённо отметил я, отправляясь на место.

— На базар в город бабы собрались, – бодрым голосом сообщил Антон Егорович. – По воскресеньям завсегда торговать ездиют, – повернулся на другой бок и тут же захрапел.

— Кончай базар, поспать дадите сегодня? – сунул под подушку голову Пашка.

Лисёнок перестал храпеть, минуту стояла тишина.

— Здорово, Заев! – поздорововался он и громко чихнул.

Косматая Пашкина голова поднялась над подушкой.

— Послушай, Лисёнок…

— Эй, зоопарк, спать давай! – не выдержал я.

— Спать… спать… – передразнили двойняшки, – а сам сапожищами стучишь на весь колхоз.

— Да что они там разгомонились? – распсиховался Пашка, резко усевшись на кровати и надевая сапоги. – Пойду бабьё шугану, – накинул на плечи фуфайку и, белея голыми ногами, направился к выходу.

На наше счастье, громко сигналя, дребезжа и поскрипывая, к столовой лихо подкатили два маленьких автобуса. Один из них, останавливаясь, громко бахнул из выхлопной трубы. Одновременно с ним, ещё громче, бахнул и Лисёнок.

На миг замершие женщины, словно по сигналу, кинулись занимать места. Через пять минут наступила благодатная тишина – автобусы уехали. Поворочавшись для удобства и поматерив вонючего Лисёнка, мы опять заснули.

Второй раз меня разбудил солнечный луч и чиханье Антона Егоровича, видно, у него была аллергия на трезвое состояние организма. Тяжело вздыхая, он уселся на постели, поджал пальцы на худых ногах и горестно стал их рассматривать. Ещё раз чихнув, почесал спину, где сумел достать, и, кряхтя, начал одеваться.

Мне тоже надоело лежать – выспался я прекрасно. Резво вскочив, молниеносно оделся и, обогнав вялого Лисёнка, помчался в туалет. Когда медленно возвращался обратно, с удовольствием вдыхая морозный воздух, меня чуть не сбили двойняшки.

— Посторонись, волк тряпошный! – как кони копытами, простучали они сапогами.

Один Пашка спал беспробудным сном хорошо поработавшего человека.

— Подъё–о-о–м! – дурачась, заорал я.

Он даже не шевельнулся.

— Бесполезно, – ввалились двойняшки и Антон Егорович. – Морозит! – поставили они на обогреватель чайник и закурили, усевшись на кровать против Пашки.

Я расстроился, вспомнив о градуснике, – не мог точно узнать температуру.

— Головка бо–бо? – улыбнувшись, осведомился у Антона Егоровича.

Тот безнадёжно махнул рукой, глубоко затянулся и выдохнул дым на Заева. Сегодня, в отличие от вчерашнего вечера, он был неразговорчивый. Лёлику с Болеком эта затея понравилась. Через минуту Пашка исчез в дыму, словно ёжик в тумане.

— Спендрили, придурки! – очнулся он и наугад махнул подушкой, оглоушив подавшего идею бедного страдальца Лисёнка.

У того не осталось сил даже для ругани. Пошатываясь, под смех двойняшек, побрёл к своей кровати.

— Заев, чего к Лисёнку пристал? – грозно спросил у Пашки, едва сдерживая смех.

Не ответив, он отвернулся к окну и укрылся с головой.

— Антон Егорович, иди чайку хлебни, – позвал горемыку.

Двойняшки от чая отказались и поставили разогревать остатки своего супа. Попив чаю, Лисёнок немного пришёл в себя.

— Чем заниматься думаете?

Мы пожали плечами.

— Хотите, библиотеку покажу? – обрадовал нас.

— А фильмы здесь показывают? – поинтересовались двойняшки.

— Летом показывают, а зимой в соседнем селе, – огорчил их Антон Егорович.

Ну что ж, тогда хоть журнальчики почитаем…

Вечером Пашка отправился к своей сельской красавице, а мы, поужинав оставшимся луком, разбрелись по «рабочим местам».

«Буратине, конечно, этого бы хватило, – лёжа на постели, стал развлекать себя размышлениями. – Я бы сейчас, к примеру… скушал…»

— Эй, кабаны в натуре, что б вы слопать хотели в данный момент?..

Двойняшки задумчиво поскрипели пружинами и мечтательно сглотнули слюну.

— Я бы заливной язык, – сказал один.

— А я бы колбасу жареную с капустой, или сосисок, – размечтался другой.

— Что бы вы выбрали – осетрину с помидорами и луком или… баранью грудинку, жаренную в сухарях?

— М–м-м, – замычали они.

У меня громко заурчало в животе. Их выбор я узнать не успел, так как, широко распахнув дверь, в комнату ввалились четверо парней и молча стали рассматривать нас.

— Заева знаешь? – грозно обратился ко мне широколицый рыхлый парень с конопушками и добрыми глупыми глазами.

Перепуганные двойняшки затихли.

— Волкова знаю, Заева нет! – сел на кровати и на всякий случай стал надевать сапоги.

«Пришли бить… – догадался я. А этот конопатый хрен, видимо, Юлькин братан».

— Можа, им ввалим? – поинтересовался друг конопатого.

— Да не–е-е… – задумчиво промычал тот, – энтого шукать станем… – уходя, громко хлопнули дверью.

Через минуту их голоса раздались под окном и стихли у столовой.

— Да–а, не завидую Пашке, – подмигнул Лёлику с Болеком, – пойду свежим воздухом подышу, – надел фуфайку.

Тишина на улице стояла, как в моём овраге. Лишь где-то вдали взлаивали собаки, да раздавалась лихая песня.

Ни Пашка, ни мстители на горизонте не маячили.

«Должен отбиться. Одна Юлька чего стоит, если разозлится», – пошёл в помещение.