Излом

Главный вход, а следовательно, выход находился с другой стороны барака. От него наезженная дорога вела к столовой. До обеда оставалось ещё целых полчаса, поэтому не спешил.

В соседнем помещении два парня приблизительно моего возраста, взобравшись на комбайн, чего-то прибивали, а может, наоборот, – отбивали. Мне было видно, что один держал какую-то железяку, другой равномерно бил по ней.

Между комбайнов, за невысоким столом с деревянными ножками, но металлическим верхом, сидели четверо игроков и самозабвенно перестукивались с молотом. Причём от листового железа, служащего крышкой, звук был намного сильнее.

«Вот бы нашим мужикам в цеху такой стол», – позавидовал я.

Один из четырех при внимательном рассмотрении оказался женщиной.

«Значит, про неё и говорил Афанасьевич», – оценил мощный разворот плеч, полную пазуху и квадратное лицо, на котором, прячась в пухлых щеках, выглядывал маленький, словно у ребенка, носик.

С каждым ударом домино бабища визгливо хохотала, обнажая беззубую верхнюю челюсть с неприятной синей десной.

Никто из них не обратил на меня внимания. Поглазев минут десять на игру, неторопливо побрел к выходу.

После обеда, ещё раз проинструктированный, где и когда нужна спешка, успел сделать лишь одну борону.

«Центр», – похвалил себя, выволакивая её на улицу и затаскивая другую. Остальное время вели с Афанасьевичем разговор о моём семейном положении, о заработке, о том, что народ обленился, о ценах, о нехватке продуктов – сейчас в катастрофическом дефиците был сахар.

В пять вечера в своей излюбленной позе – ноги на спинке кровати, отдыхал «дома» – настолько привык к общаге.

Эта неделя прошла удивительно легко. На работе не уставал, высыпался прекрасно, только всё время голодал – это вносило дискомфорт. Бороны ремонтировал с удовольствием – думать не надо и контролёрам не сдавать. Если бы не они, можно впасть в хандру от скуки. Совсем ничего не делать – тоже нельзя.

Познакомился с двумя парнями, которые ремонтировали комбайн. Они оказались из города и работали недалеко от нашего завода. К делу относились серьёзно, даже стали раздражать своей работоспособностью доминошников.

— Остыньте, остыньте… – орали те, отдыхая от домино.

Городские не обращали внимания и делали своё дело.

Азартная компания внесла в игру новое правило. Чтобы не зажиреть и не потерять чувство юмора, проигравшая пара пролазила под столом, что вносило в игру здоровый интерес и дикую конкурекнцию.

Пообедав, о ремонте комбайнов и не вспоминали, а гремели так, словно заколачивали сваи. Иногда наступала тишина, прерываемая взрывами хохота.

В один из таких моментов я выглянул из кузницы. Проигравший неловко возился под столом.

— Шустрей давай! – ухватила его за мотню штанов бабища.

Не ожидавший подвоха и тем более покушения на мужское достоинство, мужик заверещал поросёнком.

Хохот стоял прямо-таки гомерический…

Из соседней двери выглянул завгар – не заметив ничего предосудительного, снова исчез.

В субботу, совершенно случайно, я подрядился за харч колоть дрова Афанасьевичу. Получилось это так…

Перед обедом в кузницу прибежали доминошники и выставили на верстак литр самогона и закуску – у кого-то из них был день рождения. Подозвали и нас. Афанасьевич, поломавшись для приличия, подошёл и взял стакан. Я ломаться не стал, хотя пить не хотел абсолютно.

— Буду только закусывать, – сообщил им, – язва! – ткнул себя в живот, чтобы не приставали.

Тётка жалостливо посмотрела на меня и сняла солдатскую шапку, а то слетит при запрокидывании головы во время процесса.

В отличие от фуфаечных мужиков на ней был зелёный солдатский бушлат и стеганые ватные штаны, заправленные в кокетливо загнутые кирзовые сапоги.

— Э–э-х! – залпом вытянув стакан, от полноты чувств хлопнул по заду бабенку Афанасьевич, выбив из ватных штанов облако пыли, и тут же врезался спиной в стену.

— Кобель чёртов! – визгливо засмеялась та, выставив на обозрение синюю десну. – Силёнок-то нет, а лезешь, – срамотила его.

— Да–а! Руки чегой-то болят, – загрустил кузнец, разглядывая свои клешни, – даже дрова колоть не могу – устаю тут же.

— Во–во, распускай их поменьше! – обгладывала свиное рёбрышко женщина. – И парень у тебя с язвой. Ему питаться хорошо надо. С ним бы и договорился…

Договор тут же и состряпали – даже нотариус не понадобился. В обед, заперев кузницу, мы направились к Афанасьевичу домой. По пути я забежал в столовую и предупредил двойняшек, чтоб поделили мою порцию. Его дом оказался на другой стороне села. Дорожки во дворе были аккуратно размечены и по краям выложены кирпичом. Дом, большой и крепкий, сиял белой жестью, которая блестела, отражая солнце.

Во всем чувствовался порядок и достаток. Три деревянных сарая, покрытых толем; и кирпичный гараж разместились во дворе.

В дверях одного из сараев маленький мальчишка в расстёгнутой фуфаечке с меховым воротником, старой шапке и отцовых валенках, зажав под мышкой буханку хлеба, отламывал от неё небольшие куски и кому-то кидал.

«Собаку, что ли, кормит?..» – подумал я, но тут же расслышал довольное похрюкивание.