Изломанный аршин: трактат с примечаниями

«Рассматривав за сим отложенные до сего времени прошения разных лиц относительно издания журналов, главное управление цензуры признало невозможным согласиться на принятие издателем Московского Телеграфа Николаем Полевым в участие по изданию сего журнала брата своего (опять двойка, Уваров, по русскому устному! а трус-секретарь ловит на лету, как божью росу) Ксенофонта Полевого, потому что первоначально дозволение на сие повремённое сочинение дано было одному Николаю Полевому, на коем одном должна и впредь оставаться ответственность за редакцию сего журнала».

Цель ясна, задача определена, — за работу, барон!

§ 12. Нечто о прекрасном

Этот случай с Николаем Полевым бессмысленно похож на рекламу шотландского виски в переводе Маршака: трёх королей разгневал он, и было решено.

Сразу троих королей разгневал.

Ну карточных.

Ну графов.

Графа Римской империи Карла-Роберта Васильевича Нессельроде, 53 лет.

Будущего графа империи Российской Дмитрия Николаевича Блудова, 45 лет.

Будущего же, и тоже РИ, графа Сергия Семёновича Уварова, 44 лет.

И вот, значит, в один прекрасный вечер, призвав к себе потомка курляндских рыцарей барона Брунова Филиппа Ивановича, 36 лет, —

Велели выкопать сохой
Могилу короли (ну графы)

,Чтоб славный Джон, боец лихой,
Не вышел из земли.

Три члена ЦК (плюс один кандидат) — сговорились порушить бизнес Николая Алексеевича Полевого, 37 лет, а его самого посадить.

За тексты. Причем — дозволенные цензурой. Наплевав на т. н. закон. Хуже того: назло руководителю политической полиции. Ещё хуже: навязав свою коллективную волю нац. лидеру. Открыв ему глаза — обведя вокруг пальца.

Ребята шли на определённый риск. Интересно присмотреться к их мотивам.

Нессельроде, кроме подписываемых им циркуляров по МИДу, ни строчки русской не читал, о Полевом, небось, впервые услыхал от Уварова, что завёлся инакомыслящий, надо прихлопнуть, — жалко, что ли, выделить исполнителя.

На первый взгляд, не при делах и Блудов: проконсультировал коллегу (превозмогая свою оголтелую гомофобию) — а не испробовать ли вам методику обзорного доноса? говорят, помогает.

Однако эту методику он разработал лично — в бытность делопроизводителем верховной следственной комиссии, составителем итогового доклада о тайных политических обществах. Отточил её как раз на «Телеграфе», на первых томах, — в ходе операции по перевоспитанию Вяземского. Полевым тогда пренебрегли, и вот к чему это привело: в его журнале постоянно печатается неисправимый Бестужев. Как ни в чём не бывало, только без подписи или под маской: Марлинский.

Болезненный антидекабризм — само собой (не здороваться с Блудовым осмеливался только Александр Тургенев, один из всех, но у всех на глазах, и все знали — почему). Вероятно, и врождённая склонность потворствовать злой воле — не своей, так чужой: недаром же фамилия, говорят, происходит от погоняла, полученного (аж в 980-м) за особо коварное предательство. (Был у князя Ярополка воевода Иона Ивещей; изменил, подвёл князя под копья убийц — стал Иона Ивещей Блуд.)

Ну а злая воля с оптическим прицелом — это, разумеется, Уваров. Чьё серое вещество находилось в таком состоянии, что он утверждал не шутя: напиши Полевой хоть «отче наш» — все равно выйдет возмутительный текст.

Иначе говоря, в этом заговоре троих тупых — бездарный и бессовестный были всего лишь пособниками безумного.

Снабдив его копировальным автоматом «Барон Брунов» со встроенной самопальной программой распознавания крамолы.

Уваров включил его в октябре 33 года и на время успокоился. Крепкий сон, регулярный стул, хорошее настроение. В идеальной тишине, наступавшей в канцеляриях Минпроса в 9 и в 15, когда он проходил по коридору, было явственно слышно, как он шипит сквозь зубы — типа насвистывает — водевильный куплет.

Неспособный к адекватной оценке людей и мыслей, он действительно воображал, что неизбежная победа — дело времени и техники.

А вот фигушки.

«Московский телеграф» был хоть и очень хороший журнал (я даже думаю, что лучший в стране за всё истекшее время), — но нисколько не диссидентский. А то его не любили бы так. Читая его, можно было чувствовать себя порядочным человеком, оставаясь верноподданным. Это, согласитесь, приятно. Истинным Русским (с прописной буквы) Девятнадцатого (с прописной) столетия — т. е. Просвещённым Европейцем (оба слова — с прописной). Современником своих современников.

Никакой оппозиции, не говоря — фракционной борьбы.

Патриотизм с человеческим лицом. Легчайшее такое, похожее на слабый вздох, порывание к александровским нормам политической жизни. Но главное — непроходящее тихое веселье от новых и новых фактов, подтверждающих, что мир буквально летит вперед, к лучшему. И, вместе с тем, расширяющих ум.

«Науку и жизнь» смешать (3 : 1) с «Иностранной литературой», добавить немножко «Знания — силы» и «Вокруг света», разбавить ну хоть «Звездой».