Боже, ладно живот, но почему жжёт кожу? Всё тело зудит и чешется так, что мне хочется содрать её с себя!
Яркой вспышкой – нахмуренное лицо целителя. Морщусь от яркого света магического фонарика, которым он светит мне в глаза.
– Почему у меня кровь? – выдавливаю из себя в краткий миг между схватками. – Это… нормально?
Бораг морщится, затем склоняется надо мной, осматривает расчёсанные до красных борозд руки, после чего отворачивается:
– Служанку её ко мне! Быстро! – рявкает раздражённо, пока меня в очередной раз скручивает от боли. – Ты дала ей это? Стража!
Стража? Какая стража? Зачем?
– Нет, господин Бораг, это не я! Я точно помню, что положила белую сорочку! А эта розовая! Клянусь! Это не я!
Почему Олия плачет? Бездна, как больно!
– Лорду Харду будешь рассказывать свои сказки! – выплёвывает целитель с неожиданной ненавистью, которую улавливает даже мой плавящийся от боли мозг. – Молись, чтобы твоя госпожа выжила, иначе я тебе и вовсе не завидую! Уведите её!
– Нет! Госпожа! Леди Алана! Это не я! Не я!
– Что? – пытаюсь повернуться на бок и привстать на локте.
Пот заливает глаза, между ног горячо и липко.
– Спокойно, миледи! Слышите меня?
Моргаю несколько раз, всматриваясь в нависающее надо мной обеспокоенное лицо Борага:
– Ночная рубашка, которая на вас надета, пропитана пыльцой огненного зверобоя. Мы должны снять её, как можно скорее, и обтереть вас антидотом.
– Что? То есть… Это опасно для ребёнка?
– Нет! – отвечает Бораг слишком поспешно и тут же отводит глаза. – Нет, миледи. С ребёнком всё будет хорошо!
Впервые мне кажется, что голос целителя звучит как-то наигранно. Он делает вид, что занят инструментами в лекарском чемоданчике, но что-то мне подсказывает, что так проще прятать истинные эмоции. Которые явно не радужные. Обмираю от страха, когда вижу в длинных и тонких пальцах Борага большие металлические ножницы:
– За-зачем? – испуганно хриплю, и снова пытаюсь приподняться на локтях в безуспешной попытке попятиться подальше к изголовью от этого жуткого орудия.
Бораг кивает кому-то позади меня, и чьи-то сильные руки удерживают меня с обеих сторон. Тело и так по ощущениям неподъёмное, а теперь его и вовсе будто железные тиски сковали.
– Я просто разрежу отравленную ткань, миледи! Это важная улика. Ваш муж захочет знать всё об этом покушении! Не двигайтесь! Вот так, хорошо!
Не дышу, пока металлические ножницы с кровожадным лязганьем рассекают розовую ткань. Так вот что это был за специфический запах: сорочка отравлена. Кому это понадобилось? Ума не приложу.
Очень аккуратно целитель помогает мне выпутаться из опасной ткани, после чего брезгливо швыряет её в холщовый мешок и принимается крепко-накрепко завязывать. Замечаю, что на Бораге чёрные кожаные перчатки.
Меня в это время накрывают чистой простынёй, но я всё равно успеваю смутиться. К счастью, Бораг моментально теряет ко мне интерес, разворачивается и уходит прочь вместе с мешком в руках.
Две дородные смуглые горничные аккуратно обтирают меня мягкой тканью, смоченной в тёплой душистой воде, пахнущей полевыми цветами и свежим вереском. Это успокаивает. Мне лучше.
Меня переодевают в сухую белоснежную накрахмаленную ночную рубашку, меняют простыни, и я вдруг с опозданием понимаю: ушло не только жжение, схватки тоже. Боль затухла, притупилась, и сейчас я чувствую лишь слабые её отголоски в пояснице. Это… хорошо?
– Миледи? – в поле зрения вновь появляется Бораг.
Судя по тому, как настороженно он в меня всматривается, ничего хорошего целитель не наблюдает. Склоняется над моим животом, прикладывает к нему бронзовую трубочку, внимательно слушает.
Сколько уже прошло времени? Часов шесть? Десять? Больше?
Сил нет совершенно. Я так устала и выдохлась! Единственное, чего мне хочется – спать. Уютный покой, такой манящий и сладкий… Тело, кажется, весит целую тонну. Веки будто чугунные… Спать…
Сквозь сон слышу смутно знакомые голоса. Мужские. Первый голос спокоен и холоден:
– Огненный зверобой опасен для плода. На ранних сроках используется как абортивное средство. На поздних может вызвать кровотечение и смерть. Думаю, именно в этом была цель.
– Когда найду, кто, – отвечает ему тихий яростный шёпот, – разрежу на лоскутки. Медленно и с наслаждением. Смакуя агонию этой твари.
Слышу скрип деревянных досок. Ноздрей касается лёгкий аромат свежего вереска и костра. Это сон – успокаиваю себя. Просто сон.
– Сейчас-то всё нормально? – теперь, кроме ярости, в шёпоте слышится ещё и тревога. – Ты всё исправил?
В ответ – шумный вздох:
– Не совсем.
– Что это значит, мать твою?
– Ребёнок лежит неправильно, я уже тебе говорил, когда предлагал отменить обряд.
– Причём тут обряд? Тогда всё нормально прошло! – сквозь сон чувствую на левом запястье прикосновение тёплых мужских пальцев, кто-то очерчивает окружность метки истинной.
– Ты рисковал, – возражает невозмутимый голос. – Тогда повезло, сейчас везение кончилось. Ребёнок не идёт, сам видишь.
– Так сделай что-то! – раздаётся яростный шёпот прямо у меня над головой. – Ты же у нас лучший целитель, Бездна тебя раздери!