Измена. Я ее не брошу (СИ)

— Под снег, — поправляет Дамир, просачиваясь ко мне под одеяло. — Я нам ёлку принес, а моя снегурочка спит сладко.

Непонимающе моргаю, пытаясь осмыслить услышанное, и резковато сажусь. Мужчина отстраняется и показывает небольшую ёлку в кадушке. Настоящую! Живую ель!

Где-то на третьем нашем ужине мы коснулись темы любимых праздников. Точнее, я в очередной раз рассказывала, как с детства ждала под большой искусственной ёлкой подарки от Деда Мороза. Желания загадывала. Только мои желания не сбывались. И путём нехитрых детских умозаключений я решила, что Дед Мороз не приходит с подарками, потому что ёлка искусственная, а не живая. И сама себе обещала, что вырасту и всегда буду праздновать этот волшебный праздник с настоящей ёлкой. Украшать буду её, и Дед Мороз обязательно придёт в мой дом, чтобы подарки оставить. Наивной девочкой я была, но в это верила довольно долгое время.

— Ты запомнил, — шмыгаю носом и, притянув его за шею к себе, падаю на спину.

— Я помню всё, что ты мне рассказывала, — усмехается Дам, целуя. — Украсим?

— Попозже, — бормочу в губы, торопливо стягивая с мужчины сырое пальто.

Глава 30 Ника

У меня от поцелуев голова кружится. Дыхание сбивается. Я пьянею лишь от близости Дамира. От запаха его парфюма вперемешку с хвоей и снегом. Себя теряю в водовороте чувственной ласки. Выгибаюсь под его настойчивыми пальцами.

Сама от него не отстаю. Забираюсь под рубашку, корябаю торс, отчего мужчина напрягается и вздрагивает. Сильнее к себе притягивает и шумно вздыхает.

— Ниже, Ника, — рычит, оставляя цепочку поцелуев до самой груди. С беременностью она стала ещё чувствительнее. И стоит ему лишь дыханием опалить, как меня коротит и выгибает всю навстречу губам.

Как он просит, сжимаю его плоть через джинсы. Дамир толкается сильнее и вбирает в рот тугую вершинку груди. Жмурюсь от острой вспышки на грани боли.

— Да-аа-ам! — стон проносится вибрацией по нервам.

— Как же я соскучился по твоим стонам, — мурлычет мужчина, уделяя внимание второму полушарию. Его пальцы так уверенно давят на лоно через тонкие легинсы и трусики. — Покричи ещё, малышка.

— Ах, Дам! — хнычу, а после и вправду вскрикиваю.

Он меня до безумия доводит лишь одними касаниями да поцелуями. Заставляет тлеть на углях и метаться под ним, желая большего.

Сильнее стискиваю его член и дёргаю за ремень. Грудью ощущаю тихую усмешку. Свободной рукой Дам накрывает мою ладонь на его паху и пытливо заглядывает в глаза.

— Мне уже можно, — шепчу бессвязно, облизывая пересохшие губы.

Больше ему не нужно ничего. С меня молниеносно, вместе с бельём слетают легинсы. Дамир превращается в необузданный вихрь. Его голод воздушно-капельным путём мне передаётся. И я понимаю, что до этого мужчина себя сдерживал.

Дамир от меня голову теряет. Я это не просто знаю. Чувствую, вижу и слышу. В каждом шумном вздохе, в тихом, нетерпеливом, грубоватом комплементе, что срывается с его губ. В неистовых, жадных прикосновениях. В поцелуях. И во взгляде. И мне до сих пор не верится, что кто-то может так сильно меня желать. Так сильно быть помешанным на мне. Хотя я такая же одурманенная им. Иначе не объяснить эту потребность.

Как он избавляется от остатков своей одежды, не вижу. Полностью превращаюсь в один сплошной оголённый нерв, который вспышками гоняет удовольствие по венам. И пытаюсь удержаться, впиваясь ногтями в каменные плечи.

Дам отрывается от меня на вытянутых руках. Заставляя посмотреть на него. Под бёдра перехватывает, разводя шире ноги. Заполошно дыша, распахиваю веки. Сквозь пелену сумасшествия любимое мужественное лицо расплывается.

Мутный взгляд цепляется за шрам на плече. Я всего его шрамы изучила и пересчитала. Этот новый. От Рената доставшийся. Тянусь в дикой жажде залечить и эту рану, оставленную в душе близким человеком. Губами прижимаюсь и прикрываю глаза.

— Дьявол, Ника! — рычит он, одним толчком заполняя меня.

— Дам! — вскрикиваю, падая обратно на подушки и стискивая напряженную шею.

— С ума меня сведёшь, — тормозит себя Дамир, падая на локти и целуя в губы.

— Не останавливайся, — шепчу, слепо царапаясь и оплетая ногами торс.

— Жадная моя, нетерпеливая, — улыбается, прикусывая нижнюю губу.

Дамир, медленно раскачиваясь, толкается. С каждым разом сильнее, резче, глубже. Его ладони блуждают по влажному и напряжённому телу. А губы каждый стон, каждый всхлип выпивают и передают собственный жар.

— Дам я… — мечусь под ним, чувствуя, как мышцы сильнее сокращаются и натягивают невидимую спираль внутри.

— Давай, моя Бедовая, Не сдерживай себя. Безумно люблю, когда ты кончаешь с моим именем на губах, — подбадривает, сминая ягодицы и меняя угол проникновения.

Вбивается сильнее, и меня кроет.

Ускоряется, и меня разрывает.

Стремительно, неистово.

— Дамир! — протяжно вскрикнув, рассыпаюсь в его руках.

Дам не останавливается, толкается рывками. Держит крепко. С хрипом стонет, когда его в себе конвульсивно сжимаю. И не даёт моему оргазму затухнуть, продлевая его…

— Ты как? — едва отдышавшись, спрашивает мужчина, перебирая мои влажные волосы.