Измена. Я лучше чем она (СИ)

— Дина, — рычит на ухо и, как ни странно, при ужасном шуме слышу каждый звук, — я не знаю, что ты со мной делаешь. Я безумно зол, растерян и взбешен.

— Я ничем не помогу.

— Так не прошу, — рывок и руки на моих бедрах. — Мне хочется наказать тебя.

Не успеваю возразить. Раскат грома раздается совсем рядом. Визжу и пытаюсь выбраться из оков обезумевшего мужа. Скольжу по металлу, юбка промокает насквозь. Холодная жестянка жалит холодом задницу.

— Извращенец, — перекрикиваю шум стихии. — Ты абсолютно ненормальный придурок.

В запале луплю Давида по щекам, груди, даже в волосы пытаюсь вцепиться. Барский словно ничего не чувствует, как одержимый тащит мокрую, мгновенно ставшую тяжелой и липкой ткань по бедрам вверх, заставляя меня дрожать еще больше. Он не слышит, не реагирует.

Я всерьез опасаюсь, что он окончательно съехал с катушек. Он меня выводит страшно, ору как ненормальная и запускаю ногти в его напряженную шею. Показавшаяся кровь приводит в чувство. Вспышка молнии озаряет кровавые струйки, которые тут же с водой смешиваются, расползаясь по коже.

— Дикарка, — глаза Давида чернее ночи. — Лютая. Неистовая дикарка.

Гул деревьев приводит меня в ужас, ветер усиливается. Мне кажется мы в эпицентре непогоды. Дождь хлещет со всех сторон. Мне кажется, что он не только по коже крупными каплями стекает, ощущаю будто он под кожу проникает.

Барский больно оттягивает волосы. Дергает на кулак, заматывает так сильно, что головой не могу пошевелить. Он меня не целует. Он кусает губы до сильной боли. На мгновение окатывает жгучий жар, но Давид не дает ему распространиться по телу. Запускает язык и принимается в прямом смысле иметь мой рот. Поцелуй вторжение. Поцелуй как оружие массового поражения и спасения от него нет.

Впервые в жизни слышу животный стон Давида. Барский пожирает меня, звучит на самых низких нотах. Он как дорогой коллекционный автомобиль урчит. Не успеваю прочувствовать, потому что через мгновение ткань на груди распадается надвое. Давид разрывает одежду в клочья, не отрываясь от моих губ.

Дождь заливает голую грудь. От холода соски мгновенно твердеют. Давид не дает опомниться и с силой заваливает на спину. Набрасывается и жестко сминает.

— Больно.

— Я хочу, чтобы тебе было больно, Дина, — демонический взгляд палит насквозь. Барский впивается горячим ртом, всасывая вершину. Симбиоз холода и нестерпимого жара поджигает, подбрасывает. — Ты, сука, Барская. Ненавижу тебя.

— Я сильнее тебя ненавижу, — тащу за волосы назад. — оставь меня в покое. Я разрываю контракт. Пошел ты куда подальше.

— Конечно, — треск кружев. Мои трусы скомканные и влажные летят в сторону. — Но прежде я тебя разорву.

Пугаюсь так, что ор на всю округу поднимаю.

— Кричи, — подстегивает бес, — громче!

— Маньяк, руки убери!

Визжу, брыкаюсь и отталкиваю. Гром гремит сильнее, молнии ослепительнее сверкают. Погода бесится. И я вместе с ней. Неизвестно кто сильнее. Барский зажимает подбородок, вспышкой озаряет перекошенное лицо. Он как посланник дьявола смотрит, в глазах чернота. Он мокрый и горячий. Жжет, липнет.

— Уже не уберу, Дин. Поняла? Поздно.

— Пошел ты, Дава! Ненавижу.

Волосы превратились в паклю, одежда разорвана, бесстыдно задрана. Я распятой лежу под мужем в эпицентре стихии. Он зверь. Даже погода ему помогает. Он гребаное порождение смерча.

— Сколько «ненавижу» сегодня прозвучит, Дин? Ну! — понукает, как лошадь. — Говори.

Бессилие уничтожает. Мне хочется его ударить. Сильно и больно. Но мне не вырваться. Выгибаюсь дугой, почти сбрасываю. Рвусь, мечусь и беспощадно теряю силы.

— Что тебе нужно? Что?!

Руки рывком за голову, наваливается грубее. Буквально распластывает. Не пошевелиться. Под оглушительный свист целует, кусает кожу. Лижет, сосет. Оттягивает мочку, прижимается губами к уху.

— Выебать тебя хочу, — грубо толкается бедрами. По мне будто стальным поршнем шарашит. У него стояк каменный. — Сильно и больно. Чтобы знала, сука, как перед Вороном жопой вертеть.

Его заявление поджигает нервы. Сволочь. Грязная сволочь!

— А ты! Ты чем вертел, пока я…

— Молчи. Лучше молчи сейчас. Ноги шире, Дина, — при этих словах я сжимаюсь.

Барский словно чувствует, что слишком озверел и притормаживает. И дальше…

Он меня целует. В губы. Меня перемена ослепляет не хуже вспыхнувшей молнии. Он на самом деле меня целует. Трепетно, мягко, волнующе. Касается кончиками пальцев шеи, чересчур нежно ведет по ней. Не знаю сколько это длится, пока Давид отрывается.

Встречаемся взглядами под треск стихии.

— Все равно, Дина. Все равно…

Рывок и Давид втаранивается в меня с размаху. Зажимает так, что не могу пошевелиться. Мне больно, слишком глубоко. Блокирует бедра и начинает входить сильно, беспрерывно. Растущее возбуждение вперемешку с истеричным отталкиванием разрывает.

Давид берет свое. Нетерпеливо, максимально захватнически. Все сливается. В голове гул и нездоровое пьянящее чувство. Барский тянет меня вверх, не останавливаясь вновь впивается в рот. Вбивается. Клеймит как собственность.