Верка тихо плачет, а мне физически плохо. Я никогда не видел ее такой расстроенной. Даже когда она вытаскивала меня в бессознательном состоянии из кампаний, когда блевал всю ночь, выворачиваясь наизнанку, а утром почти сдыхал.
Однажды чуть до больницы не дошло. Бахметьева скорбно поджимала губы скобочкой и прочила мне подзаборную жизнь при родителях олигархах. Хотя позволял себе такие выходки редко, но Верка как по волшебству оказывалась рядом. Рот Куриная Жопка мне, блядь, снился в пьяных кошмарах по молодости. И ее такие же слезы тоже снились.
— Дело в том, что вначале она не цепляла меня вообще. Знаешь же. Досада сплошная.
— Конечно, — язвительно насмехается, — а сука-Завадская прям звезда Албании.
— Дело не в этом. Ты в курсе про Марго. Она никто. Бахметьева, я обидел Дину. Очень сильно. Женщины такого не прощают.
— Например.
— Вер, ты в положении. Не будем об этом.
— Выдержу.
Мне эгоистично нужно сказать. Ублюдская выходка не дает покоя. Понимаю, что сейчас крайний момент, когда нужно озвучивать, но это же моя Вера.
— Из последнего. Я изнасиловал свою жену в лесу. В грозу. Брал насильно. Мне хотелось причинить ей боль. Я хотел, чтобы ей было плохо.
Она смотрит обвинительно, недоуменно и словно не веря, что на такое способен. К сожалению, сказать обратное не могу. Все было хуже. И самое страшное, что в глубине уебанской уродливой души я не жалею, что сделал так. Хуже может быть только то, что повторил бы.
— Дурак? Ты мстишь ей за то, что вдруг почувствовал к ней что-то сильное? Она не виновата, что ты в ней что-то разглядел и вдруг решил, что это ни что иное, как проявление слабости. Сам себя побоялся скинуть с Эвереста недосягаемости. Эх, ты. Не таким способом, Давид. Так не поступают. Твоя Динка много стоит. Что ты хочешь, Барский? Сколько еще будешь ходить с каменной мордой лица? До пенсии? Как ты мог так с ней? Даже мой Бенгальский в сравнении с тобой аленький цветочек, а тоже помучил меня будь здоров.
— Вер, хватит. Нам с ней не по пути.
— Так ты. Безумный идиот…. Ой, Давид…. Ой-ой.
— Вера …
— У меня, кажется, воды отошли, — Верка смотрит вниз, я заглядываю туда же и вижу, как под стулом растекается лужа. — Семь месяцев только, Господи… Семь! — причитает она.
— Что это? — по шее морозом идет.
Может она просто описалась? Пусть так и будет, пожалуйста. Я не готов. Я, блядь, не готов!
— Я рожаю, Давид! Вези меня в роддом. Быстрее!
Глава 27
— Ноги поднимите, мне нужно подмести.
— Что?
Дворник расплывается перед глазами. Я ни черта не вижу. Ноль. Зеро. Кривлю рот в сумасшедшей ухмылке, только бы не заплакать. Плевать, как со стороны выглядит. У меня жизнь стерлась в порошок. Она развалилась, упала на самое дно глубочайшей впадины и растворяется там.
Я безродная.
Нет, мне не жаль, что я теряю относительную стабильность. Да разве она была хоть когда-то у меня? Нет. Но у меня было понимание. А теперь его не стало.
— Девушка, Вам плохо? — ко мне наклоняется женщина и с тревогой смотрит в лицо. — Вы уже два часа в одну точку смотрите. Обидел кто?
Участливый голос расшатывает нервы окончательно. Делаю знак рукой и все же пытаюсь улыбнуться. Женщина все понимает. Осторожно гладит меня по плечу и тяжело вздохнув, отходит. Нужно убираться отсюда и не пугать людей.
Словно деревянная волокусь на выход. Сбоку раздается шорох, заторможенно оглядываюсь и вижу, что за загородкой стоит лошадь. Даже не удивляюсь. Протопала от дома несколько кварталов и забрела в зоопарк. Благо народа совсем никого. Хоть здесь повезло.
Странная штука жизнь…
Я приемная неродная нелюбимая дочь. Я проект. Я вклад в обеспеченное будущее. Я никто. Я вещь.
Рыдать не стану. Не по чему.
Господи, дай мне сил. Дай мне крепости. Дай мне ума и терпения. Только ответь мне прежде, почему все так? Ангел мой, слышишь? Ты где затерялся? Почему бросил меня?