Измена. Яд твоей "любви" (СИ)

А я такой злой был и напуганный, что только кивнуть и смог.

— Я тебе скажу так: хорошо, что вы сейчас это узнали. И мать у тебя молодая, и ты с ней рядом — поможешь и поддержишь. А то, что теперь у отца твоего не будет жесткого поводка ею управлять — это к лучшему.

И сидел я, охреневший и несчастный, пока ее из операционной не вывезли. А там стало некогда страдать.

В палату определили, сказали караулить, пока из наркоза выйдет.

И хорошо, что я у нее там сидел.

Потому что у меня прямо день открытий был, сука.

Явился отец. Спасибо, мама еще в себя не пришла.

— О, отлично, я говорил с врачом. Нет проблем. Нонна, если дурить не станет, может домой вернуться. А если гордая — пусть идет на все четыре стороны.

Только то, что я побоялся мать напугать, меня и удержало, чтобы морду дорогому родителю не разбить тут же.

Вздохнул, как тренер всегда учил. Выдохнул, ну, и решил:

— Ты отдашь ей дом. И алименты на меня, как положено, понял? А то твоя деловая репутация накроется медным тазом или голыми жопами твоих шлюх, ясно? Ты ж не думаешь, что в городе нет тех, кто с удовольствием тебя утопит? А потом объясняй, отмывайся… осадочек останется, и еще какой. Нонна столько госпрограмм сейчас ведет, что чинуши тебе все разрешения аннулируют, и ты ни одного тендера больше не увидишь. Понял меня?

— Ты не охренел ли, щенок? — о, папенька еще не въехал, как встрял.

Как там мама обычно про манипуляторов говорила?

— Не надо с больной головы на здоровую перекладывать. В дерьме ты, конкретно. И я тебе слово даю: вздумаешь Нонну притеснять, оскорблять или вдруг виноватой делать, я найду на тебя управу. Хоть с ее бывшим научником до мэра дойдем, усек?

— Вырастил звереныша, ну надо же, — зло бросил Олег Михайлович и удалился.

Часа через полтора мне прилетело: «Дом твой, на работу она может не ходить, деньги будете получать».

Но волновало это меня не сильно.

Я держал за руку мать, которая только-только открыла глаза, и не знал: как ей сказать? Как объяснить, что все?

Ни мужика, ни второго ребенка у нее нет.

И все ведь я виноват.

Глава 21: Боль душевная и физическая

«Больно мне, больно,

Не унять эту злую боль.

Больно мне, больно,

Умирает любовь…»

С. Кузнецов «Больно мне, больно»

В темноте, расцвеченной желто-оранжевыми вспышками, вокруг меня струятся убегающие вверх по невидимым стенам мерцающие символы, складывающиеся в лестницу. И маленькие человечки очень быстро по ней карабкаются.

В голове как-то пусто и мягко, будто бы она полна ваты.

А потом я чувствую его: легко узнаваемый и давным-давно ставший родным, запах.

Прекрасная классика, диоровский «Фаренгейт»: кожа, мускус, чуть лаванды и жасмина. И бергамот мой любимый.

Становится так хорошо, так спокойно, что мне кажется, будто я в эту же минуту ощущаю за спиной его.

Надёжного. Сильного. Самого-самого.

И вот уже пальчики на босых ногах чувствуют прохладу воды, волосы треплет ветерок, и в глаза словно светит закатное солнце.

А меня обнимают уверенные, крепкие руки того, о ком я столько безнадежно мечтала, и именно он шепчет в макушку:

— Ты моя. Только моя. Помни, Нонна. Ты принадлежишь мне.

И от этого замирает сердце, перехватывает дыхание, и я вот-вот рухну ему под ноги. Прямо физически упаду. Воплощу в реальности то, что уже давно сделала мыслями и душой.

— Я здесь. Держу тебя. Не бойся, — горячий выдох в ухо и я… таю, расслабляясь и обвисая в этих руках, о которых мечтала.

И куда столько времени стремилась душой, умом понимая тщетность и бесполезность подобной идеи.

А потом все лишнее исчезает.

Пропадает.

Растворяется в дымке, что отделяет нас от внешнего мира.

Я согреваюсь в его объятьях, тону в любимых почерневших глазах и горю от шквала поцелуев. Теряюсь во времени и пространстве.

Забываю обо всем. Забываю себя.

— Смотри на меня, Нонна. Я хочу видеть твои глаза, когда ты, наконец, станешь моей, — хрипит он мне в ухо и прикусывает шею.

А Нонны нет, она валяется в счастливом обмороке. Просто я смотрю ее глазами.

Вот Олег подхватывает меня на руки и уносит с берега озера, куда мы вдвоем в итоге спустились, неспешно прогуливаясь по базе отдыха, обнимаясь и целуясь на каждом шагу.

Пинком открыв дверь в наш домик, он сразу идет в свою спальню. Со мной на руках.

Я захлебываюсь волнением и дыханием. В панике оглядываюсь.

— Тише, все хорошо. Кир сегодня переночует у Дивовых. Все согласовано.

— То есть ты… — давлюсь удивлением и смущением.

— Все спланировал? Да. Вот такой я коварный, — хохочет он, бросает меня на постель и сам падает рядом.

Медленно раздевая, будто бы любуется мной: гладит плечи, ласкает грудь и шею, переворачивает на живот, чтобы цепочкой нежных поцелуев пробежать по позвоночнику от затылка до талии.

Я вся покрываюсь мурашками восторга, предвкушения и… страха.

Это же просто невероятно: мой любимый станет моим первым мужчиной. Моим всем. Как он и был, на самом деле, все эти годы, что я прожила рядом с ним и сыном.