Измена, или Ты у меня одна

— За неуважительные слова, парниша, понес наказание ты, за нелюбовь к нам, — пояснил желтолицый, — а я-то нахваливал тебя — даже стыдно перед корешами теперь. Что ж ты меня так подвел, а?

Мишка рванулся было вскочить, но рука косматого вновь прижала его к бревну.

— Погодь маленько, браток, разговор-то еще ведь и не начинался, — он вновь захихикал.

Спасение никакого не предвиделось — даже случайных прохожих не было на улочке. А самому… Что мог он сам против этих троих? Мишка начинал понимать состояние тех, кого они вот так же останавливали в своем сквере. Но что толку было от воспоминаний и понимания. Никакого.

— Так давайте потолкуем, — еле прошептал он.

— Надюшеньку ты нашу знаешь, так ведь? — просипел желтолицый, — правильно я говорю? Или ошибаюсь?

— Все верно, знаю! — отрезал Мишка. — Чего надо?

Косматый ощерился:

— Ну, ты опять грубить!

— Да, знаю, — повторил Мишка, — но вы-то здесь причем?

— Как это причем? — вновь влез щуплый. — Ты парнишечка городской — наших обычаев не знаешь, а мы тут все как родня, что ли, — в голосе его дрожа-то ехидство и ирония.

— Одна она, — буркнул Мишка, — сама себе хозяйка!

— Ты склеротик прям какой-то, — косматый перестал хихикать, — совсем с памятью плохо. Тебе что, еще разок напомнить — кто тут хозяева?!

Мишка промолчал. Он пожалел, что начал объясняться с ними: сама не сама, не их собачье дело! Пускай делают что хотят, хоть убивают, а стелиться перед ними не буду!

— Так вот, поговорили мы вдосталь, а теперь я один буду говорить. — Желтолицый глубоко затянулся и выпустил густую струю дыма прямо Мишке в лицо. — Надюху оставь, прошу тебя. Пока прошу! Дальше этого бревнышка ты все равно ни шагу не сделаешь — только назад, в часть свою, усек?!

Слепнев мотнул головой, чувствуя, как возвращаются к нему силы, а с ними вместе неуемная остервенелая злость что он, в драках не бывал?! "Тоже фрайерочка нашли, ребятки! Да костьми лягу — не отступлюсь! Бейте, суки!" Он стал выжидать момент.

Долго ждать не пришлось.

— Что ж ты дяде не отвечаешь, невежа? — Косматый, будто в истоме, полуобернувшись к Слепневу, раздул и вытянул грудь, задрав вверх полусогнутую руку. — Видать, придется тебя…

Договорить он не успел — Мишка резко выбросил локоть вправо, туда, где должно было быть солнечное сплетение верзилы. И почувствовал, что не промахнулся, — локоть глубоко погрузился в жирную грудину, под ребра, так, что даже сам Мишка почувствовал острую боль в суставе. Еще он успел ощутить в долю секунды, как обмякло огромное тело. И медленно поползло куда-то в сторону. Куда именно, рассматривать было некогда, — он резко вскочил на ноги, встал напротив желтолицего, который по-прежнему сидел с самым невозмутимым видом. Боковым зрением он заметил, как щуплый, с побледневшим от страха лицом, заходит ему за спину.

— Не суетись, сынок, — сказал желтолицый, обращаясь непонятно к кому — то ли к щуплому, то ли к Мишке. — Мимо меня не проскочишь.

В руке его совершенно неожиданно оказался нож. Причем держал он его как-то расслабленно, играючись, видно не предполагая в Мишке серьезного противника.

— С Бугаем ты посчитался, хвалю, — на губах, таких же желтых, как и само лицо, зазмеилась ухмылка. — Но сказанное мною остается в силе. Пойми это, дорогуша, и не перешибай плетью обуха.

Чувствуя, что щуплый почти дышит ему в ухо. Мишка наотмашь хлестанул ребром ладони назад. И промазал — удар пришелся не по горлу, ребро врезалось щуплому прямо в левое надбровие. Мишка успел это заметить, скосив глаз.

Щуплый истошно заверещал на всю округу, ухватившись руками за лицо, заливаемое кровью. Но он не интересовал Слепнева. Шестерка, холуй! Мишка стоял с выпученными от удивления глазами — желтолицего не было.

Когда он успел удрать, да еще так незаметно, — этого понять было невозможно. Но одно Мишка понял, что именно желтолицый был за главного. Ведь не шелохнулся же он, когда беззвучно свалился Бугай, который, кстати, так и лежал до сих пор. И только истошные вопли щуплого спугнули его, ведь на них могла сбежаться вся деревня.

И она сбежалась. Пускай не вся, пусть даже меньше половины, но вокруг Мишки и тех двоих собирался народ. И не просто стоял — угрожающий шепот нарастал, переходил в прямую брань, кольцо сжималось. Где-то вдалеке топали сапогами — бежал участковый.

Но что больше всего поразило Мишку, так это то, что в толпе, разъяренной и неуправляемой, стояла вся сжавшаяся в комок, с посеревшим до неузнаваемости лицом Надежда. Из всех глаз, смотревших теперь на Слепнева, пожалуй, только в ее глазах стояла какая-то исступленная жалость.

Но не только жалость, заметил Мишка, — он видел теперь лишь ее, одну — в этих глазах была любовь. Она одна понимала, что здесь произошло минуту назад.

— Ну так что же делать будем, Миша? — Кузьмин откинулся на спинку кресла.

— Что ж ты воды в рот набрал?

Слепнев как стоял, так и продолжал стоять, белея все больше. Он видел перед собой не начальника школы, не полковника Кузьмина, а лишь ее, Надюшины, глаза.