Измена, которой не было

Войдя в свою почту, чтобы отослать написанный Маше текст, он увидел, что еще вечером от жены пришло сообщение и машинально его открыл, тут же осознав свою ошибку. Жена прислала ему фотографии сына после их вчерашнего вечернего купания. Довольный пузатый десятимесячный малыш сидел в пене и улыбался своей трехзубой улыбкой с ямочками на щеках. У него были такие же голубые глаза, как и у Ричарда и такой же обескураживающий открытый взгляд. «Готовимся к встречи любимого папы» гласила подпись под первой фотографией. Какое-то время Ричард смотрел на монитор, почти не дыша… а потом опустил голову на руки и до боли сжал зубы. Он никогда не сможет оставить своего сына. Не сможет. Не сможет. Это будет еще больнее, чем расставание с Машей.

Просидев в таком положении до самого момента их отъезда из отеля, он еще раз перечитал все написанное Маше и тут же удалил. Она права — нельзя за пару дней встретить свою судьбу и изменить жизнь. Можно разрушить старую, но гарантированно построить новую точно нет.

И вот сейчас, вновь увидев ее в аэропорту, он испытал и шок, и радость, и досаду, и дикую ноющую боль, как будто кто-то без наркоза искусно выкорчевывает его сердце.

— Маша, — позвал он ее и коснулся руки.

Девушка повернулась к нему и, едва дотрагиваясь, закрыла его рот своей ладонью и покачала головой.

— Не надо ничего, Рич. Я все понимаю, — вымучено улыбнулась она. — Все будет хорошо.

Мария отдала свой паспорт и посадочный талон симпатичной девушке и, не оглядываясь, вышла из здания и запрыгнула в автобус, который должен был отвезти их к самолету.

— Смотри, — тихо, глотая слезы, сказала Ивета, кивая в сторону выхода.

Маша обернулась. Их с Иветой провожали две пары глаз. Ричарда и Любоша. Они стояли, приложив ладони к стеклу, и с неописуемой грустью смотрели им в след все время, пока автобус не скрылся из вида.

5

Во время полета Маша не отрываясь пила вино, давилась слезами и писала письмо Ричарду, которое была настроена никогда не посылать. Так больно и тяжело, как тогда, ей еще не было, и она подумала, что идеальным выходом было бы крушение самолета, потому что сил встречаться с женихом, смотреть ему в глаза, улыбаться и прекратить наконец плакать, у нее не было…

К тому времени, когда самолет приземлился, Маша более или менее взяла себя в руки и, попрощавшись с Иветой, стояла на улице в ожидании своего жениха и папы, которые немного опаздывали.

Однако, когда машина подъехала и из нее лихо выскочил Вадим с огромным букетом ее любимых белых роз, Маша поняла, что все тщетно и расплакалась.

Вадим обнял ее и спросил:

— Ты что?.. Эй, котенок… все в порядке? — он отстранился и посмотрел Маше в глаза.

— Да, — быстро соврала она, — не обращай внимание, я просто совсем не спала и жутко устала. Да еще завтра экзамен, а я совсем не готова…

На последних словах Маша всхлипнула, вытирая очередной поток слез. Вадим как-то подозрительно на нее посмотрел, но решил не доставать ее распросами о поездке. Несмотря на то, что с первой же минуты, как только он ее обнял, у него появилось ощущение, что что-то не так, что-то в ней изменилось, и она неумело прикрывает это усталостью.

Сидя одна на заднем сиденьи машины, Маша, закрыв половину лица вязанным шарфом, беззвучно плакала и опять никак не могла остановиться. Сердце разрывалось на малюсенькие кусочки, и все, что ей хотелось это остановить машину и купить билет на первый же рейс до Праги. А что потом? Даже, если они с Ричардом действительно две пловинки одного целого, как им тогда показалось, то смогут ли они преодалеть и пережить угрызения совести и чувство вины из-за трех разрушенных жизней? Вряд ли. Она это понимала даже тогда, сидя в машине, страдая и мечтая оказаться рядом с Ричардом. А уж если они ошиблись в чувствах и приняли что-то мимолетное и романтичное за нечто глубокое и вечное, то любое движение друг к другу вообще было ненужно.

По приезду домой, где они с Вадимом жили с ее родителями, Маша сразу же заперлась в ванной и встала под душ в надежде смысть всю усталость, тяжесть и мысли о командировке. Однако простояв под сильными струями то горячей, то холодной воды, ей так и не удалось до конца успокоить и взять себя в руки, хотя плакать она все же перестала. Если бы Вадим спросил у нее тогда напрямую о том, что произошло в Австрии, то в стремлении облегчить свою совесть, она бы не задумываясь все выложила, но Вадим словно понимая это, делал вид, что ничего не замечает.