Измена. Мой непрощённый (СИ)

— Скорее раздевайся, и кушать, — целует Снежана.

На ней надет розовый фартук. Волосы подняты в пышный пучок на затылке. А глаза в предвкушении горят!

Я, переодевшись в домашнее, появляюсь на кухне. За всю свою жизнь Снежа почти не готовила. Разве что макароны варила. Да и те, с её слов, умудрялась испортить! Мать не учила её. Говорила: «Придёт время, научишься». Мне кажется, она вообще не хотела её отпускать от себя. Потому воспитала такой, беззащитной, зависимой, робкой.

— Вот, — произносит Снежана и ставит тарелку на стол.

В ней исходит дымком… не то жидкая каша, не то густой суп. Но пахнет приятно! Мясные кусочки слегка подгорели. Картошка на вид переварена. Но я не спешу обвинять. Ведь Снежана старалась!

— Моя поварёшка, — зову её нежно.

Усевшись напротив, она наблюдает, как я отправляю в рот первую ложку.

— Ну, как? — торопит она отчитаться «на соль».

— Чуть-чуть недосолено, но в целом супер! — отвечаю я честно.

— Я так и знала! — волнуется Снежа, — Ведь хотела добавить, но побоялась, что пересолю! Ведь суп же попробовать можно, а тут…, - начинает она объяснять.

Недавним «шедевром» был борщ. Готовили вместе. И я объяснял ей «азы». А Снежа писала в тетрадь. Я заверил, наука готовки не так уж сложна. И она всё освоит! Вот и жаркое, дебютное, пусть и с огрехами, вышло весьма и весьма.

После ужина я отправляюсь смотреть телевизор. Снежана, довольная, моет посуду и тихо мурлычет под нос. На смартфоне письмо от Олежки:

«Совсем позабросил старого друга».

Улыбаюсь, припомнив, как жёстко прижал его к стенке. Тогда, ещё летом! Услышав от Насти: «Я знаю». Я думал, что это Олежка ей всё рассказал. Он ведь, чертяка, влюблён до сих пор! Признаться, я думал, он бросит жену и примчится к Кучинской. Подобрать. Обогреть. И утешить. А он не решился. Стерпел! И тогда я поверил в его невиновность.

«Кто кого позабросил ещё? Ни слуху, ни духу», — пишу я ему.

«Я ногу сломал! Вот недавно гипс сняли», — отвечает Олег.

«А чего не звонил?»,

«Думал, злишься».

«Зря», — отвечаю ему. Мы забиваемся выпить на днях. Посидеть под пивко, вместе вспомнить былое. И только я жму на «отправить», как слышу отчаянный крик.

Вбегаю на кухню. И вижу, как Снежа стоит, распахнув свои ясные очи. Осколок тарелки в руке.

— Что? Порезалась? — бросаюсь я к ней. Отбираю осколок, смотрю на ладонь.

Снежа машет руками:

— Нет! Там паук! Он огромный, огромный!

Отследив её взгляд, я наблюдаю «незваного гостя» в углу, под буфетом. Висит на своей паутинке, как будто гимнаст. Небольшой, с ноготок. И чего она так испугалась?

— Да он же малыш, — говорю и сажаю на палец.

Против воли, словно это паук подключает нейронную сеть, что была недоступна. Вспоминаю. Отчётливо! Ясно. Нашу первую двушку, на самой окраине в стареньком доме. Как мы делали вместе ремонт. Я и Настя. Как отмечали поклейку обоев. Совместный дебют! А они отвалились наутро.

Как однажды на кухне, в углу, я увидел какую-то тень. Паучка. Тот наплёл паутину, и всем своим видом показывал, кто тут хозяин.

Помню, взял тапок, хотел его шлёпнуть. А Настя примчалась:

— Не смей! — закричала она.

Я посмотрел на неё:

— Почему?

Она улыбнулась. Не мне. Паучку.

— Это же наш питомец!

Я приобнял её, глядя в тот угол, где восседал паучок:

— А чем мы будем кормить его?

— Мошками, — убеждённо ответила Настя, как будто сама собиралась ловить.

Зарывшись носом в пучок, я вдыхал её запах. Она никогда не боялась жуков, пауков, или гусениц. На зависть девчонкам, и кавалерам в укор. Ведь проще простого прослыть смельчаком, поймав на глазах у девчонки жука. Но чем удивить ту, кто смелее других? Кто даже больших пауков называет «питомцами»?

К слову, после она наблюдала за ним. По утрам проверяла, на месте ли Кеша. Говорила с ним, когда мы ругались. Объясняла, какой я мудак! А потом, когда Кеша пропал, горько плакала. Хотя я пытался её убедить, что он здесь, просто мы его больше не видим…

— Смотри, он же маленький! Ну, чего тут бояться? — говорю я Снежане и тянусь к ней рукой, где сидит паучок.

Но она отступает, споткнувшись. Визжит так истошно, что в кухню вбегает испуганный Джек.

— Убери его! Убери! Фу, гадость какая! — чуть не рыдает она.

Я чувствую, что раздражаюсь:

— И совсем он не гадость.

— Сейчас же убей!

— Снежан, не дури! — огрызаюсь. Стряхнув его на пол, иду в направлении двери. Успеваю заметить растерянный взгляд.

— Я пойду, успокою Никитку, а ты пока здесь приберись.

Снежана кивает. А я иду к сыну. Джек, цокая лапками, тащится следом за мной.

Глава 34. Настя

На часах уже за полночь. Я кусаю губу до крови. Ойкнув от боли, запрещаю себе это делать. Но не проходит минуты, как начинаю опять. Эта боль, она глушит душевную!

Опять набираю её. Но Динкин номер молчит. Что стряслось? Она отключила смартфон? Убрала звук, чтобы мать не мешала её «взрослой жизни»? Это проще, чем думать о худшем. Но, хочешь не хочешь, а мысли гнетут, заползают в подкорку. И рождают немыслимый страх в материнской душе.

Я не знаю, к кому обратиться! К Денису? Он и сам «зависает» с друзьями. Он взрослый. Почти.