Измена. Мой непрощённый (СИ)

Мы сидим на поминках, где много людей. И все говорят о тебе. Я молчу. Никто не решается сунуть мне рюмку. А я вместо водки пью сок, мотивируя тем, что «сижу на таблетках». Как мы с тобой умудрились зачать? Может, я просчиталась? А ты просто кончил в меня. Случайно ли, Вить? Или это был твой хитрый план? Как бы там ни было, я благодарна тебе и судьбе. За этот столь поздний подарок.

Мы уходим, когда начинаются песни. И кто-то из множества баб грустно тянет сквозь слёзы:

— И никтооо неее узнаааеееет, где могииилкааа мооояяаа…

Я знаю, где ты похоронен. Я буду к тебе приходить. Я приведу к тебе сына. А может быть дочь. Я буду рассказывать ей, каким был её папа. Красивым и сильным! И как он любил её мать. Она будет знать о тебе. Вот только совместное фото не сможет поставить в буфет, под стекло…

Дома ждёт Машка. Она побросала дела. Оставила младших детей и собак под присмотром у старших. Чтобы быть рядом со мной. Войдя, слышу запах куриного супа. Подруга выходит из кухни. В моём фартуке и с дуршлагом:

— Вы вовремя! Мы как раз сели кушать.

Я улыбаюсь измученно:

— Мы же поели, Манюнь.

Машка машет:

— Да что вы там ели? То ли дело у нас! Да, Динок?

Динка стоит позади и глядит так взволнованно.

— Дочь, ты покушала?

Вместо неё отвечает подруга:

— Да! Навернула тарелку за милую душу. Со мной за компанию.

Я отправляю Дениса на кухню. Сама поднимаюсь наверх.

— Мам, ты куда? — беспокоится Деня.

— Прилягу, — отвечаю устало.

Машка кивает:

— Поспи.

Когда дети уходят, я склоняюсь к ней ближе, целую в висок:

— Спасибо тебе.

Машка шмыгает носом:

— Да что ты, Настюх! Я ж сама третий день на успокоительном.

— На коньяке, что ли? — бросаю я, с еле заметной улыбкой.

— Вот! Шутишь. Это уже хорошо, — оживляется Машка, и с трудом отпускает меня.

— Если что нужно, я здесь! — слышу я снизу. И вместо ответа машу ей рукой.

В спальне снимаю с себя это мерзкое чёрное платье. Бросаю бельё на полу. И забираюсь под плед. Там, в тёплом коконе, словно в утробе у матери, я неподвижно лежу. Мама хотела приехать. Но я не позволила ей! Лучше сама к ней наведаюсь после. И обо всём расскажу. Знаешь, любимый, я очень жалею, что не успела представить тебя. Думаю, ты бы ей очень понравился.

Смотрю на брелок. Отцепила его от ключей. Не могу больше брать его в руки! Это сердце, которое ты подарил. Где написано «Настя». А ещё это — точка отсчёта. И символ бессмертия нашей любви.

Глава 57. Илья

Июньское небо такое лазурное днём. Ближе к вечеру оно растеряло свою синеву и стало янтарным. Закатное солнце ласкает макушки деревьев. И они шелестят ещё незапятнанной, свежей листвой.

Я еду домой. Еду к Насте. Я должен увидеть её. Просидел целый день взаперти! Хотя знаю, сегодня поминки. Джек отныне со мной. А Снежана… Пока что сказал ей об экстренных планах. А дальше… Посмотрим, как сложится жизнь.

— Ты в порядке? — спросила взволнованным тоном. Весть о том, что я не приеду, настигла её за сервировкой стола.

— Я — да, — ответил я коротко.

— А что случилось? — не унималась она.

Я был за рулём и уже на подъезде к столице.

— Один человек умер, я должен быть здесь, — решил не вдаваться в подробности.

Снежана поохала, посострадала. Пыталась дознаться, кто именно. Но я ничего не сказал.

— Хочешь, я сама приеду? — спросила она.

— Нет, оставайся в Торжке, — отверг я её предложение.

До росписи несколько дней. Снежа знает об этом. И ждёт, что я скоро её заберу. А я… Я хочу провалиться сквозь землю! Но именно в этот момент меня меньше всего тянет думать о нашей женитьбе.

Дом уже проступает сквозь кроны деревьев. Я подъезжаю, паркуюсь. И жду, когда пульс придёт в норму. Генка сказал, что виновник аварии скрылся! Всё случилось так быстро, что никто не успел осознать. И показания всех очевидцев расходятся. Кто-то видел седан, кто-то джип. Одни говорят, что машина была серебристой, другие вещают о том, что она была синего цвета. Да и есть ли какая-то разница, кто спровоцировал этот кошмар? Виктор умер! И всё. Видит Бог, я никогда не желал ему смерти…

Наконец выхожу и решительным шагом иду в направлении двери. Мне открывает Денис. Он серьёзен и собран. Под глазами круги недосыпа.

Говорю ему:

— Может, покурим?

Он молча кивает. Выходит во двор. Достаю сигареты, даю ему пачку. Мы, прикурив, продолжаем молчать. У карниза чирикают ласточки. А в газоне заводят вечерние трели сверчки.

Вдруг Дениска бросает:

— Это всё я виноват! Я их свёл. Если б я знал, что такое случится.

Повернувшись, я вижу слезу у него на щеке. Он со злостью её вытирает. Понять не могу, о чём речь? Он их свёл? Разве?

Но, не пытаюсь дознаться. А просто кладу ему руку на шею. Туда, где кончаются волосы. И тереблю, как щенка.

— Ты ни при чём, слышишь?

Его раздражение рвётся наружу со всхлипами, с дымом из лёгких. Он кашляет. Я отбираю его сигарету. Гашу. Обнимаю его крепко-крепко.

— Ты ни при чём, так случилось.

Мы стоим неподвижно. И я вижу Машку в окне. Эта фурия здесь? Что ж, придётся «бодаться».