Измена. Найти свое счастье (СИ)

За моим ответом следует новый вопрос. И ещё. И ещё. Пересказываю весь реферат, подгоняя время. Мне… неуютно.

Неуютно от того, что не разрешили присесть, заставив отвечать стоя.

Неуютно от закрытой двери и тишины.

Неуютно от странной и тяжёлой ауры человека, сыпящего вопросами и хмурящего брови.

Неуютно от неприятного запаха пота, когда он подходит ближе, показывая мне предложения, выветрившиеся из памяти.

Наконец-то последняя страничка и последний вопрос. Реферат небрежно бросается на преподавательский стол, а Герасименко, помолчав, тянет:

— Плохо, Елизавета! Вы совершенно не готовы…

Глава 09

POV Захар Одинцов.

Ненавижу, когда планы идут по одному месту, но ничего не могу с этим сделать.

Мои попытка сорваться в университет, чтобы пересечься с девушкой, пресекается звонком матери. Несусь к ней, попутно вызванивая семейного врача.

В дом родителей приезжаю практически одновременно с отцом и бригадой частной скорой помощи.

— Ничего экстренного, переволновалась, — после тщательного осмотра резюмирует доктор, собирая в портфель разложенные принадлежности.

Его помощники складывают портативные аппараты, которыми проверяли сердце и что-то еще, во что я даже не вникал, всматриваясь в бледное родное лицо.

Мамины губы трогает слабая улыбка и я бесшумно выдыхаю, опускаясь в кресло, стоящее напротив её кровати.

Несколько часов развлекаю её разговорами, пока отец, закрывшись в кабинете, решает срочные вопросы. Затем меняемся с ним ролями: я спускаюсь на первый этаж, чтобы совершить неотложные звонки, а он следит за уснувшей женой.

Пересекаемся за столом в гостиной, где я располагаюсь с чашкой кофе. Закинув ноги на подлокотник дивана, лениво листаю новостную ленту, бездумно провожая взглядом прыгающие строчки.

— Есть успехи? — скинув ноги, отец грузно опускается рядом, перехватывая чашку и делая большой глоток. — Коньяка не хватает.

— Я за рулём, — напоминаю, хотя он и сам прекрасно знает.

— Не останешься?

Раздумываю дольше, чем того требует вопрос.

— Нет. У меня планы, — выделяю интонацией последнее слово, намекая, что планы у нас общие, но отдуваться должен я один.

— Хорошо, — делает ещё один глоток папа и все-таки тянется к графину, в котором плещется жидкость цвета чая.

Наливает щедрую порцию в остатки кофе и осушает одним махом.

— Задолбался сегодня, — хмурит брови. — Слуцкий горку во дворе дома распорядился поставить. Мол, его будущий зять там когда-то разбивал коленки и протирал штаны. Старушки от умиления льют слёзы, а местные мамаши в один голос кричат…

— Да видел я, — перебиваю. — По всем местным каналам крутят. Я твоим утром ещё скинул фронт работ. Остановку около дома Лизы бы оперативно заменить. Можно и комплекс детям подогнать, чтобы зрелищнее было. Щедрый губернатор заботится о своих избирателях, — с сарказмом цитирую слоган, который сегодня несколько раз слышал по радио.

Отец сарказма не понимает и довольно поддакивает.

— А это что?

Наклоняется и поднимает крафтовый пакет, брошенный мной в спешке. Вытаскивает желтые варежки и тонкий шарф, перевязанные лентой на несколько тонов темнее.

— Подарок.

— Я же просил…

— Подарок Суворовой, — дополняю, пока батя не завёл по новой. — Хотел сегодня заехать извиниться.

— С этим?

Брезгливо поджав губы, вещи возвращаются в упаковку и отбрасываются с пренебрежением.

— С этим, пап, с этим. Ну не букет же ей тащить, — хотя про цветы я думал тоже.

— Ювелирку бы прикупил. Молодые девчонки падки на камушки.

Новая порция элитного напитка переливается в чашку и выпивается уже неторопливыми глотками. Отец не злоупотребляет, но сегодня у всех реально нервы были на пределе. Я бы тоже выпил, если бы не решил твёрдо, что ночевать вернусь к себе.

Вспоминаю, как девчонка крепила упавшую купюру к стеклу, утром трепетно помогала старухе и качаю головой:

— Эта вряд ли.

Папа если и не согласен, не комментирует, за что я ему благодарен. Наше общение и так выходит натянутым, я всё ещё на взводе, хотя мамин приступ нас и сблизил.

— Поеду, — принимаю вертикальное положение и, подумав, протягиваю отцу ладонь.

Жмём руки и выходим вместе на улицу. Я прикуриваю, а батя закладывает руки в карманы и, перекатываясь с пятки на носок, смотрит на небо.

— Лев звонил. Собирается прилететь, — коротко оповещает, снова погружаясь в раздумья.

Киваю, мол, принял, и выпускаю дым кольцами, наблюдая, как они рассеиваются в воздухе. Этому трюку меня научил брас, с которым долгое время мы были очень дружны.

Будучи год младше, я дико завидовал ему, считая, что его любили за двенадцать месяцев дольше, чем меня. Родители посмеивались, а вечерами мама объясняла мне, в чём я не прав. Лёвка жил тогда с нами, летая к своей матери раз в год. Став старше, понял всю тупость претензий и обид, на которые брат не обращал внимания. Из нас двоих он оказался бо́льшим философом и циником, не способным на открытые чувства.

— До завтра, пап. Звони, если что, — машу в сторону окна родительской спальни.

Нас заверили, конечно, в отсутствии причин для паники, однако сковавший сердце страх полностью не отступает.