Измена. (Не) фригидная жена

Дамир, хотя и ограничивает себя в спиртном, все-таки заказывает Тимуру шампанское, чтобы отпраздновать… Все сразу. Он рассказывает брату, что девочку они решили назвать Владиславой, а еще делится своими сумасбродными планами купить доченьке первые подарки…

— Ты ее завалишь игрушками, — шутит Тим. — Хотя вряд ли можно переборщить с игрушками для девочки, знаешь…

— Ты со мной завтра не съездишь в магазин?

— Я? — делает круглые глаза Тимур.

Дамир понимает его удивление, брат детей не имеет и пока не пытается завести.

Дамиру нужна компания и мнение со стороны — чтобы он не приехал к Виталине с неправильными подарками. Вот и все.

— Основное мы с ней вместе купим, — поясняет он. — Но я думаю, ей будет приятно, если я что-то куплю сам, понял?

— Не сам, а с чуткой поддержкой незаменимого брата.

— Спасибо, — вздыхает с усмешкой Дамир, пригубив свой апельсиновый сок.

Опыта у него мало, зато желания хоть отбавляй.

— А когда примерно рожать? — интересуется Тим.

— Через восемь недель.

— Поверить не могу, что уже так быстро.

— А мне с каким трудом верится, — признается Дамир. — Жду этого дня и боюсь, пипец как. Такая ответственность.

— Да вы же самые круглые педанты, которых я в жизни видел. Справитесь.

Перед глазами у Дамира продолжают мелькать вывески, товары, стеллажи с детскими товарами. Нелегко ему было в разлуке с Виталиной видеть маленьких детей, их счастливых родителей, даже банальная детская колясочка на остановке вызывала в нем волнения, колола иголками упущенной возможности. Дамир всегда хотел быть отцом, однако последние годы он хотел быть отцом ребенка исключительно одной женщины — Виталины.

Когда они через два часа выходят из ресторана, опьяневшие (Тим от алкоголя, а Дамир от личного счастья), Дамир думает, что мир, черт возьми, прекрасен, если у тебя в этом мире есть такой человек, как Виталина. И родной брат.

И скоро родится ребенок.

Он забрасывает голову брату на плечо, любуюсь звездным небом.

И вдруг говорит.

— Извини, что я тогда тебя кинул.

— Чего?

Он выпрямляется, пристально смотрит Тиму в глаза. Они остановились посреди тротуара, прямо под лампой. Не дошли до стоянки такси от силы десять метров.

— Извини, что когда ты ушел, я побоялся уйти с тобой. В юности.

— А, ты об этом, — кашляет Тим неловко. — Да уже вроде бы забыли.

— Я не забыл. Я жалею, что все так получилось, Тим. Я тогда был труслом.

— Знаю. Это я хорошо помню…

— Прощаешь?

Тим делает паузу, во время которой вздыхает и начинает усмехаться, видимо, смеясь над сентиментальностью Дамира, которой обычно просто не существует в видимом спектре. Он все держит в себе.

— Да прощаю, прощаю. Пошли уже в такси.

Глава 24

Проснувшись следующим утром и позавтракав, я устраиваюсь на диванчике и беру в руки телефон. Меня накрывает аномальной благодарностью по отношению к маме и папе. Да, они у меня совсем неидеальные, а мама иногда переходит все границы… Но свою роль будущей бабушки она играла хорошо. Если у меня возникали вопросы, которые я не могла задать врачу, я спрашивала у мамы, и она своими рассказами забирала у меня беспокойство.

Здесь, на расстоянии, между нами состоялось несколько длинных, обстоятельных разговоров по телефону, которые были такими честными и близкими, что я даже снова поверила, что мы с мамой можем стать настоящими подругами.

Карина даже удивилась.

— Серьезно? Вы говорили? Она советы тебе давала? Не как обычно, а советы? — спрашивала у меня подружка по телефону.

От мамы я узнавала то, о чем редко говорят в программах о беременности, и в книгах пишут отнюдь не всегда. Она призналась мне, что искренне полюбила меня, свою дочь, уже после рождения.

Не знаю, преувеличивала мама или нет, но она назвала это «огромным розовым облаком любви», которое накрыло ее в роддоме сразу после того, как меня, кричащую малютку, положили ей на грудь.

Она сказала, что это нормально, что я пока «больше беспокоюсь, переживаю, чем люблю», сказала, что не стоит давить на себя, надо уважать себя, жалеть себя.

Слова мамы меня успокоили, потому что я уже чувствовала себе немного ненормальной от постоянного чувства, что я могу навредить ребенку неосторожностью, неправильным выбором ужина, неправильной позой для сна.

Папа… Мой папа — отдельный разговор.

Он делал все, чтобы я его простила за измену матери. Скажу честно, сделать это было не так просто — из-за Дамира. Я жалела свою маму, потому что, увы, досконально знала, что она чувствовала. Можно было сказать, что нас ударили одинаковым кинжалом, бьющим прицельно в сердце и один раз — от этого не легче.

Но папа не сдавался, звонил мне сам впервые за долгие годы. Рассказывал забавные истории из детства, подбадривал, предлагал приехать в любой момент, если что-нибудь понадобится. Именно ему я впервые призналась, что ужасно боюсь стать плохой мамой. «Что, если я уже ошиблась, возможно, лишив мою малышку отца?» — спрашивала я. Он был тем, кто напоминал мне о наших с Дамиром ролях. Разрушила не я, он разрушил.