Измена. Не фригидная жена (СИ)

— Он деспотичный психопат, окей? Мое беспристрастное мнение, — хмыкает Тимур. — Он наказывал нас за малейшие проступки, которые даже проступками-то и не считались… Не поздоровался с кем-то из его друзей? Наказание. Потратил карманные деньги на сладости? Наказание. Играл в приставку, пока родителей не было дома? Наказание. Потому что каждую свободную минутку мы должны были, по его мнению, уделять обучению, совершенствованию, дисциплине.

Он прерывается, чтобы перевести дыхание.

И я про себя задаюсь вопросом, спрашивал ли кто-нибудь Тима всерьез о детстве? Была ли у него возможность выговориться?

— Я не говорю уже о постоянных наказаниях за плохие оценки, за драки, за то, что послал местного идиота на три буквы, когда он начал меня задирать.

— Боже, Тим…

— Наказание — это отдельная тема. Иногда мы сидели в подвале, в настоящем подвале. Сыром, темном. Иногда отец распоряжался готовить невкусную еду. То, что мы не любим. Если мы недоедали или… Не дай бог, выбрасывали ее, снова наказание. Я не помню, сколько времени проводил в подвале… Иногда, клянусь, мне кажется, что полжизни, не меньше…

— Разве это вообще законно, издеваться над детьми?

— Милая моя, Сергеевы — это священные коровы этого города. Моему отцу лизали задницу и полицейские, и адвокаты, и прокуроры. Да отец сам хвалился своей «особенной методикой воспитания», и все слушали, кивали, соглашались с ним.

Его слова поднимают на поверхность воспоминание — слова Аслана. Он признался Карине, что Алексей однажды сам рассказал ему о воспитании детей.

— А Дамир, как он…

Я не могу подобрать слово. Но Тимур просто взмахивает рукой.

— Дамир тоже не считал это нормальным. Но… Как видишь. Он остался с отцом. Иногда мне кажется, что он что-то сломал в Дамире. Но это романтическое видение ситуации, Виталинка. По правде говоря, Дамир просто решил терпеть. Нашел причины, которые в его голове нивелируют то, что его жизнью руководит психопат.

Его слова почти физически бьют меня, а в сердце рождается такой вихрь эмоций…

Я прикладываю ладонь к груди, ощущая, как быстро бьется сердце. Я испытываю искреннюю жалость к Тимуру, хотя он, вероятно, больше не нуждается в ней. Еще больше мне жаль моего мужа, который в моем воспаленном от эмоций мозгу предстает букашкой, пойманной в сети большого ядовитого паука. И, конечно, я жалею себя — женщину, которая ничего не знала, не понимала, за кого вышла замуж.

— Он обещал мне, Вит. Обещал, что не послушает отца… Он говорил мне это на вашей свадьбе. Я не знаю, почему он постоянно выбирает его, — пожимает плечи Тимур. — Когда-то я… Можно сказать, я был на твоем месте. Я предложил ему сбежать вместе, надеясь, что брат станет моей опорой, а я — его опорой. Я годами мечтал о побеге, и даже на секунду не предполагал, что он выберет отца и останется, а он отказался уехать тогда.

Я услышала достаточно.

Почти все, что хотела услышать.

Из-за слабости в ногах и в голове я не двигаюсь. Тимур допивает вино и молча наливает себе еще. Путешествие в травматичное детство далось ему сложно.

— Вопрос из разряда гипотетических… Но ты должен ответить на него честно, — я смотрю в глаза Тимура. Он едва заметно кивает, давая знать, что понял меня. — Если бы у нас с Дамиром родился ребенок, он бы… Алексей Сергеев бы попытался сделать с ним то же самое, что и с вами? Даже вопреки… Вопреки моему желанию?

Тимур невесело усмехается.

И у меня мурашки по спине бегут.

— Он ничьи желания не учитывает. Просто делает то, что хочет.

— Это не ответ.

— Да, Вит, — кивает Тим, делая реверанс рукой. — Естественно, он бы занялся и твоим ребенком. Вот мой честный ответ.

Через полчаса Тимур предлагает мне вызвать такси, беря во внимание мой бледный вид. Но я отказываюсь и сажусь в автомобиль. Холод освежает мысли, помогает сконцентрироваться на правильной последовательности действий — пристегнуться, завести мотор, заглянуть в зеркало, сдать назад. Но в голове так и крутятся ужасные сцены из детства Тима и Дамира, навеянные его рассказом.

* * *

После разговора с Тимуром у меня в голове полная каша.

Только один человек может помочь мне разобраться, Карина. Поэтому я пресекаю попытки мамы поговорить со мной о Дамире и после ужина закрываюсь в своей комнате. С отцом я тоже не говорю — хотя и понимаю, что не по-взрослому поступаю.

Кому-то придется первому пробить возникшую бетонную стену.

Я устраиваюсь на кровати, наушники засовываю в уши, набираю Карине через приложение видеозвонков.

Медленно дышу, стараясь не паниковать.

Она сразу берет трубку, включает видеосвязь. И я следом.

— Ты там как?

Голос звучит взволнованно.

— По-прежнему… В растерянности.

Она усаживается на диван.

— Вит, я не могу поверить, что там все было так ужасно. Как можно вообще вырасти нормальным с таким воспитанием? Кошмар. Алексеем Сергеевым должны были заниматься психологи с психиатрами, он…

И полиция.

Что-то подобное она сказала мне сразу после того, как узнала подробнее о методиках воспитания Алексея Сергеева.

Я об этом тоже думала.

Ужасное детство.

Воспитание, которое не могло пройти бесследно.