— Ей всего месяц, у нее колики, надо было на ручках… — не успеваю договорить, меня прерывает восторженный вопль.
— Уииии! Котик, смотри какое платье… — Илона восторженно тычет в экран телевизора. Мне бы такой фасон где-то урвать! Хотя… Блин, все время забываю, что я теперь корова.
— Ты же знаешь, это не так, — плюхаюсь рядом с ней на диван. — Ты мне нравишься любой.
— Милый, давай в выходные сходим в торговый центр, купим что-нибудь? Я попрошу маму посидеть с Кариной. Мне же не в чем ходить, ничего не налазит.
— Илоша, ты же знаешь, что деньги будут только к концу месяца. Потерпи немного.
— Ну вот, Ленке своей ты ни в чем не отказывал. Она, наверное, после и родов не поправилась? Или поправилась, скажи мне?
Я молчу, отворачиваюсь в сторону.
— Признавайся, она же двоих родила, наверное, была жирная, как бочка, да?
— Нет, она после родов почти не поправилась, — тихо говорю я и тут же жалею о том, что не соврал. Потому что Илона, заливаясь слезами, падает лицом в диванную подушку.
— Ну вот… Почему кому-то все, а кому-то — ничего! Ей и мужик богатый, и фигура, и алименты, а мне… Мне — то что? Я к тебе вернулась из-за границы, хотя могла бы выгодно выйти замуж, а ты…
Подкатываю глаза. Вернулась она, потому что следователи грозились объявить ее в международный розыск, часть счетов Быстрицкий оформил на её имя — пытался увести деньги вместе с дочкой хотя бы таким способом. Но не вышло, схему вскрыли, Илону отправили обратно.
Без папиной поддержки и денег, приступы зависти стали накрывать её все чаще. Сначала я думал, что это гормоны. Но похоже, что это не так.
Нужно погуглить, что там говорят про послеродовую депрессию и когда она закончится. Нервы у меня не железные.
— Хорошо, я перехвачу у Костяна, выберешь себе что-нибудь, — с усталым вздохом говорю ей.
Слезы тут же прекращаются. Всегда удивлялся тому, как быстро она меняет настроение.
Благодарно потершись носиком о мое плечо, Илона усаживается поудобнее и начинает загибать пальцы:
— Мне срочно нужен халат, чтобы встречать тебя с работы красивой. И пальто. И в джинсы старые я не влезаю. И в платья…
— Илона, давай чуть скромнее. Боюсь, что на все не хватит.
По длинным ресничкам вновь скатываются слёзки.
— Это нечестно, нечестно! Слышишь, это нечестно! — Барабанит кулачком по моему колену. — Ленка продаёт ваш дом, ты должен просить половину. Это большие деньги. Марк, ты должен! Ради меня, ради Карины…
— Илона, ты опять? Я сто раз говорил, что могу претендовать только на одну четверть. Мы с Леной наделили долями дочек при покупке.
— Ты что-о? — взрывается визгливым ультразвуком Илона, — Карина тебе не дочь что ли? У твоих деток новый папа давно. Которому эти копейки никуда не уперлись. Тебе нужен хороший адвокат, я знаю! Ты половину отсудишь. У папы остались связи…
— Я уже говорил тебе, что не буду судиться со своими детьми, — зажмурившись потираю виски.
— Ленка все-таки молодец. И после родов не толстеет и умеет выбирать мужиков! Как она умудрилась, будучи замужем, с двумя детьми окрутить такого породистого кобеля. Еще и тебя, дурачка, с носом оставить. Она развела тебя… Просто, как лоха, обула. Сначала мужика присмотрела, потом окрутила его, развелась с тобой, телёнком, еще и денег отхватила…
Она уже не орет, произносит слова резко и громко. Они бьют в одну точку, как тяжёлые капли, которыми пытали древние китайцы своих врагов.
Наверное, она уже пробила меня своими словами насквозь.
Я не выдерживаю.
Встаю с дивана и, придерживая лоб ладонью, иду на кухню и умываюсь, а потом жадно пью воду прямо из-под крана, чтобы немного охладиться и успокоиться.
А потом открываю холодильник и глазами ищу свое спасение. Боюсь, что сегодня я не усну без баночки пива.
Всего одна банка…
***
— Ура! Опять Лев Мороз! Как же я соскучилась! — Ксюша несется ракетой и чуть не сбивает меня.
— Ну-ка что ты нам принес? Можно посмотреть? — Даша пытается заглянуть в мешок.
Ленка игриво хлопает ее по попе:
— Здравствуйте детки, кто хочет конфетки? — Выразительно и нараспев произносит она, а потом цыкает, — Мы вообще-то по сценарию работаем, ну-ка за стол быстро! Не мешайте артистам…
Девчонки с гиканьем уносятся в гостиную, и я слышу, как они восторженно переговариваются:
— Ты видела, там два мешка…
— Мы себя хорошо вели в этом году…
И снова дружный хохот.
— Ну вот, видишь, все подарки заслужены! Мы же ходим только к хорошим детям, — выразительно смотрю на Лену. И шёпотом добавляю, — текст не забыла?
— Забудешь тут… Ты меня за такое съешь потрохами, — ворчит она и так умильно хмурит бровки, что я не выдерживаю, и снова ее приобнимаю.
Мне все время хочется ее тискать, как плюшевую игрушечку. Такая ладненькая, хорошенькая, трогательная… Ничего не могу с собой поделать.
Она восхищает меня каждый день. Не понимаю, как можно быть одновременно такой нежной, ранимой. Но, в то же время, сильной и твердой.
И эта ее напускная строгость, когда она пытается отчитывать меня или девчонок… Да у нее просто сердце болит за каждого из нас.
От несчастья до счастья — целая жизнь. И всего один шаг.
Я теперь это точно знаю.