Измена по контракту (СИ)

Через двадцать минут по тряской лесной дороге мы добираемся до места. Без точных координат эту церквушку найти невозможно. Она на треть ушла в землю и со всех сторон окружена лесом и непролазными кустами. Перед низким входом валяются прямоугольные камни, явно искусственного происхождения. И лежат они не хаотично, а по порядку.

— Зачем тут положили камни? — спрашиваю я. — Они что-то символизируют? Местный Стоунхендж?

— Это верхушки могильных крестов, — отвечает Влад. — А сами кресты под землёй.

— О Господи…

— Этому кладбищу лет семьсот.

Пригибаясь, мы заходим внутрь. Я думала, там тоже буйствуют зелёные заросли, но нет, интерьер прекрасно сохранился. Видны разноцветные росписи на позеленевших от грибка стенах, причудливые барельефы, на алтаре — двухметровый каменный крест, у подножия которого кто-то поставил стакан с букетиком свежих ландышей. Их тонкий аромат наполняет пространство.

Здесь прохладнее, чем на улице, но комфортно. Сквозь оконные проёмы слышны пение птиц и шум ветра в кронах деревьев.

«Оу!» — восклицаю я. «Оу!» — отвечает эхо.

— Здесь проводятся службы?

— Сейчас нет, но отец рассказывал, что пятьдесят лет назад тут проводились службы. Не постоянно, конечно, а когда местные протестанты приглашали пастора. Может, раз в год на рождество. Или на свадьбу, если молодые люди хотели провести обряд, а не просто расписаться в загсе.

— Так это протестантская церковь?

— Да, но кто её построил — до сих пор неизвестно. На потолке — тайные языческие символы. Их нанесли строители.

Влад ставит сумку на деревянную скамью, до блеска отполированную попами прихожан за последние семьсот лет. Достаёт покрывало и расстилает на полу между алтарём и скамейками. Я запрокидываю голову и ищу тайные символы. Голова тут же начинает кружиться.

— Я собираюсь их зарисовать, — сообщает Влад. — Мы хотели с отцом это сделать, но он… умер. Мы с ним много старых церквей объездили: всегда интересно посмотреть, как строили предки. Кое-какие приёмы архитекторы используют до сих пор. Архитектор вообще одна из древнейших профессий.

— Так проституция же — древнейшая профессия, — вставляю я.

Переспать с парнем за полтора миллиона рублей — это проституция или нет?

А если ты при этом безнадёжно в него влюблена?

— Ты про храмовых проституток? — спрашивает Влад, укладываясь на спину с блокнотом, который я уже видела. Он зарисовывал фасады дворцов в центре города. — Так чтобы заниматься храмовой проституцией, нужны храмы. А догадайся, кто строит храмы? Правильно! Архитекторы.

??????????????????????????Довольный своими аргументами, он ржёт, а я ложусь рядом с ним. Вытягиваюсь на спине и смотрю на потолок. В самом высоком месте, где сходятся арки, действительно видны несколько знаков. Они расположены по кругу, как зодиак. Я вижу восьмиконечную звезду, цветок, похожий на розу, какой-то лабиринт. И самое странное — свастику из трёх лучей, изображённых в виде бегущих ног.

— Что это за ноги?

— Это трискелион — «трёхногий». Древний знак викингов, — отвечает Влад, быстро и умело делая карандашный набросок в блокноте.

Я любуюсь длинными белыми пальцами. Хочу поцеловать каждый.

— Почему бы просто не сфоткать потолок?

— Я уже фоткал — это не то. Чтобы понять суть предмета, надо его нарисовать.

Мне нравится это объяснение.

— Что означает трискелион?

— Точно неизвестно, но есть теория, что он означает мистическую связь между прошлым, настоящим и будущим.

— А если попроще?

Он поворачивает голову и смотрит мне в глаза:

— Если ты накосячила в прошлом, тебе неизбежно прилетит в будущем.

О как я накосячила! Как виртуозно накосорезила! Ему и не снилось.

— Ты в это веришь?

— Верю, Яна, — отвечает он и снова принимается за рисование.

И тут до меня доходит.

— Ты считаешь себя викингом, да?

— А что, не похож? — улыбается он, и я тоже улыбаюсь.

— Да просто вылитый Магнус или Олаф! А я всё думала, кого ты мне напоминаешь.

Лежать нетрезвой на полу заброшенной церкви, построенной неизвестно кем и неизвестно когда, рядом с мужчиной моей мечты, который скоро меня возненавидит, — это так прекрасно и трагично. Я бы заплакала, да не хочется тратить драгоценное время на слёзы. Поплачу завтра. И послезавтра. И после-послезавтра.

И всю оставшуюся жизнь, блин! Но не сегодня, не сегодня.

Закончив рисовать, Влад убирает блокнот и поворачивается к мне:

— К вопросу о трискелионе, — говорит он. — У меня в прошлом была нехорошая история, которая портит мне настоящее и может испортить будущее. Хочу тебе рассказать.

— Первая любовь? — догадываюсь я.

— Да.

— Ты уверен, что хочешь это рассказывать? Мне плевать, что с тобой случилось в прошлом.

— Я и так много чего тебе рассказал — ещё в первый день, у меня дома. Хочу закрыть эту тему. Мне станет легче, я ведь десять лет никому ничего не рассказывал.

— Даже четверым психологам?

— Даже им. Просто не хотел, чтобы они выложили мою тайну отцу. Поэтому я троллил их, издевался, а они терпели. Конечно, мне нужна была помощь, но тогда я ещё не был готов к работе над собой. Да я и сейчас не готов, но… Мне кажется, ты должна знать обо мне всё.

— Слушаю тебя, — говорю я и тоже ложусь на бок.