— Если ты признаешься в измене, то должен будешь отдать Насте бюро.
Влад кивает:
— Я отдам ей «Питерстрой», себе оставлю только проект «Дроздов-центра». Даю слово. Перечисляй деньги.
— Сейчас? — притихшим голосом спрашивает Настя.
— Да.
Он не шутит. Настя суетливо достаёт телефон, открывает банковское приложение и тыкает наманикюренным пальчиком в экран. Спрашивает у меня номер счёта, я диктую. Через несколько минут дело сделано — полтора миллиона зачислены на мой счёт.
— Всё готово, — сообщает Настя.
— Отлично. Надеюсь, каждый из вас получил, что хотел, и теперь будет счастлив, — спокойно отвечает Влад. — Поручи своим юристам подготовить документы на развод и передачу компании. Завтра я всё подпишу.
Настя с Никитосом синхронно кивают. Я пока не могу осознать происходящее.
— Уезжайте, — говорит Влад. — Чтобы через пять минут никого тут не было.
И уходит в дом.
— Он нас не кинет? — спрашивает Настю Никитос.
— Нет, — уверенно отвечает она. — Если дал слово, то не кинет.
Я захожу в дом и быстро пихаю в сумку свои вещички. Розовый купальник и коротенькие шорты. На обратном пути прислушиваюсь к тишине в спальне Влада. Дверь плотно закрыта. Мне чудится всхлип, но я отгоняю тревожные мысли. Не может же взрослый мужчина плакать из-за потери бизнеса? Или он не взрослый? Или он плачет по другому поводу?
Больше всего на свете мне хочется зайти к нему в комнату, бухнуться на колени и вымолить прощение, но я-то точно взрослая тётка. Опытная и немало в жизни повидавшая. Я-то знаю, что такое предательство не прощают.
Я прихватываю с кухонного стола бутылку чего-то крепкого и выхожу из дома. Настя сидит за рулём своего джипа, а Никитос протягивает мне ладонь:
— Давай ключи, я сам поведу. Тебе нельзя сейчас за руль.
Какой заботливый и совсем не обидчивый, просто душка, а не начальник. Я отдаю ему ключи от арендованной тачки и забираюсь на пассажирское сиденье. У меня хватает силы воли не оглядываться на коттедж, где я провела самые счастливые сутки, но когда мы выезжаем на шоссе, я начинаю плакать.
— Зачем вы приехали, а? Вы всё испортили. Не могли до завтра подождать?
— Василиса позвонила Насте и сдала Влада с потрохами. И про себя рассказала, как они переспали по пьянке пять лет назад, и про тебя. Фотки ваши прислала, где вы танцуете. Мы решили с поличным вас застать. Думали, так проще будет. Мы же не знали, что ты начнёшь его выгораживать.
Реву, размазывая слёзы и подвывая. Открываю бутылку и хлебаю из горлышка что-то горькое и крепкое. Гляжу на этикетку — какая-то немецкая отрава. Крепость, наверное, как у чистого спирта. Тем лучше!
— Ну чего ты ревёшь? — спрашивает Никитос. — Всё же нормально закончилось.
— Что закончилось? Что, Никита?!
— Это дело. Мы выполнили задание клиента, получили деньги, все довольны. Завтра завершим оформление документов, и можно будет обо всём забыть.
Забыть? О Славике Дроздове, который благодаря мне остался без денег, без работы, без поддержки? После всего, что с ним произошло в детстве и юности? Его предали мама и первая любовь, а теперь ещё жена и две любовницы — бывшая и нынешняя. Трындец. Я делаю несколько больших глотков, чтобы не заорать на Никитоса с его утешениями.
— А косяки иногда случаются, не переживай, — продолжает он. — Главное, что мы получили нужный результат.
— Какие косяки? Что ты подразумеваешь под косяками?
Он пыхтит и делает вид, что сосредоточен на дороге.
— Да о чём ты, Никита?! Если сказал «а», то говори и «б»!
— Ну… о твоём поведении. О твоих чувствах. Ты что, влюбилась в него? Уничтожила карту памяти, пыталась его защитить, от денег отказалась… Я от тебя такого не ожидал.
— А что, если и правда влюбилась?! — подкидываюсь я. — Разве в него можно не влюбиться? Он самый красивый, талантливый, искренний и ранимый человек на свете! А мы его уничтожили, потому что обиженная жена захотела ему отомстить. Почему она его не простила? Откуда такая жестокость к мужчине, которого она когда-то любила? Неужели он недостоин прощения?
— Это не наше дело. Наше дело — качественно выполнять свою работу, за которую мы берём немаленькие деньги.
Деньги-деньги. Всё из-за них. Я плачу ещё сильней.
— Не плачь, это пройдёт, — говорит Никитос. И продолжает после долгой паузы: — А женщины часто бывают жестокими. Я двадцать лет влюблён в тебя, но ты всегда держала меня на расстоянии. Сама ничего не давала, но и не отпускала от себя. Неужели я не заслужил хоть немного любви? Неужели я совсем недостоин твоего внимания?
— Прости меня, — выдавливаю я сквозь слёзы.
— Сначала Кропоткин, теперь Дроздов, а я вечно в роли запасного аэродрома. Ты правда готова сдохнуть в коммуналке, лишь бы не выходить за меня замуж? Чем я плох для тебя? Толстый? Я могу похудеть, я уже сбросил семь килограммов, записался в зал.