Измена. Право на любовь

— Так, ладно я сама справлюсь, — открываю осторожно и с тихим щелчком коробочку, а в ней кольцо из белого золота с огромным брюликом, который искрит под светом хрустальной люстры над нашими головами. — Ох ты ж… — вновь смотрю на Артура, чье лицо похоже на бумажную белую маску. — А как ты все планировал?

— Последний из вариантов — воздушный шар, — хрипло шепчет он. — Но я не придумал, как тебя на него затащить. Да, мне показалось это романтичным.

— Так…

— А еще сегодня с тортом посетила дикая мысль… Кольцо спрятать в кусочке, но побоялся, что подавишься…

— На воздушном шаре меня точно укачало бы, а кольцом, да, могла бы подавиться.

Смотрим друг другу в глаза, а Борис Витальевич и Татьяна Михайловна наблюдают за нами, затаив дыхание. Зрачки у Артура расширенные, а у меня сердце набирает обороты и ладони потеют.

— Давай, попробуем еще раз?

— Мне не нравится такая формулировка, — сипло отвечаю я. — Она намекает на прошлые неудачи и предполагает новые.

— Я готовил речь, Вита, но у меня все из головы вылетело, — шепот у Артура сбивчивый и испуганный. — Я хочу, чтобы ты была рядом. Идти с тобой по одной дороге, радоваться твоим успехам, поддерживать и быть частью твоей жизни. Я хочу выбрать с тобой дом, обустроить его вместе… Вот… Я хочу быть вместе, рука об руку и чтобы наши жизни переплелись в один узор. Я хочу воспитывать наших детей, видеть, как они растут и хочу быть для них хорошим отцом, а тебе мужем, другом, соратником, мужчиной. И человеком. Близким человеком.

Первое его предложение одиннадцать лет назад было ярким, нетерпеливым и немногословным. Он спросил, выйду ли я за него при толпе народа, а я завизжала, готовая умереть от восторга, и после моего “да! да! да!” были его радостные крики, аплодисменты и музыканты. Такой дикий и взрывной аттракцион адреналина, веселья и ликования. И я сейчас понимаю, что мы тогда друг друга совершенно не знали. Да что там… Мы сами себя не знали.

— Я не буду больше ведомой, Артур, — слабо улыбаюсь. — Я тоже хочу быть для тебя человеком. Человеком, с мнением которого ты должен считаться. И мое мнение таково, что я хочу, чтобы ты шел рядом со мной по жизни, как верный партнер. Верный мне, верный семье, верный детям и верный себе. И верный своим словам.

Молчание, и шепот Бориса Витальевича:

— Она согласилась?

— Да, — едва слышно отвечает Татьяна Михайловна.

— Ты кольцо надевать будешь? — тихо спрашиваю я.

— Ты согласилась? — сдавленно отзывается Артур.

— Да.

Моргает, сглатывает, и протягиваю ладонь, немного разведя пальцы. Артур, будто в трансе.

— Сына, — шепчет Татьяна Михайловна. — Не вздумай тут сейчас помереть.

— Уж если кто и помрет сегодня, то это я… — нетерпеливо вздыхает Борис Витальевич.

Артур вздрагивает и дрожащими пальцами окольцовывает меня, а после шумно и прерывисто выдыхает. Откидывается назад, закрывает лицо ладонями, и из него со стоном вновь вырывается выдох. После горящим неверием и ошалелыми глазами смотрит на меня, на кольцо и опять на меня. Затем переводит взгляд на Бориса Витальевича и шепчет:

— Согласилась…

Сгребает в объятия, прижимает к себе, и я чувствую его влажную от слез щеку на макушке.

— Танечка, а давай мы с тобой капнем в чай чего-нибудь крепкого, — Борис Витальевич медленно выдыхает и сжимает ладонь всхлипнувшей Татьяны Михайловны. — Настойки валерьяночки, например.

Глава 58. А тортик будешь?

— Так, — узистка хмурится, вглядываясь в экран.

У меня сердце замирает от ее строго голоса, а Артур у кушетки бледнеет и готов, похоже, сознание потерять. Стискивает мою руку.

— Что-то не так?

— Подождите… — ведет по животу скользкой насадкой. — Точно. Двое… Да… Вот смотрите… Двое… — тычет в экран пальцем, — вот один, вот второй…

— В смысле двое? — шепчу я, а на экране ничего не вижу и не понимаю.

— Как двое? — спрашивает Артур и тоже, похоже, ничего не может разглядеть на экране.

— Вот так, двое, — откладывает узи-датчик, вытирает мой живот салфеткой и улыбается. — Поздравляю. Можете вставать.

— А можно полежать?

Двойня? Да как так? Откуда двое-то?

— Полежите, — встает, — я пока заполню бумаги.

— А в прошлый раз не было двоих… — провожаю ее обескураженным взглядом.

— Сейчас и срок побольше и видно четче, — садится за стол и пожимает плечами. — На ранних сроках двойню часто не видят.

— Точно двойня? — шепчет Артур и его ладонь в моей потеет.

— А вы, что, не рады?

— Рад, — он сглатывает и садится на край кушетки. — Рад… — замолкает и смеется, глядя на меня. — Двое, Вита… двойня!

— Вот, другое дело, — вздыхает узистка.

— Вита, — шепчет Артур и сгребает меня в объятия, — двое!

— Да, — обескураженно шепчу я. — И как мы будем?

— У меня сейчас сердце выпрыгнет…

И я чувствую частое и громкое биение его сердца. Мне радостно и страшно, потому что я читала, как возиться с одним малышом, и готовила себя к одному. Теперь понятно, почему я так много ем. Я ему и ем и остановиться не могу. Постоянно что-то жую.