Измена. Свадьба дракона (СИ)

Возможно, это последний раз, когда я вижу Рея. Я проживу тихую бесцветную жизнь в Лосте, лишь изредка, в самые дождливые дни, вынимая из шкатулки памяти бусины воспоминаний. Необязательно хороших, любых.

Человек, переживший три операции и химиотерапию, молившийся богу и хлебавший полынь, не боится совершить ошибку. Он боится ее не совершить. Положив ладонь на щеку Рею, я наклонилась так близко, что могла бы поймать его дыхание.

— Ты ведь не сделаешь меня своей наярой?

— Нет. Я ненавижу порочную систему наяр и буду верным мужем.

Рейнхард смотрел без улыбки, но лгать не стал, я не ошиблась в нем. От облегчения, и одновременно от тоски хотелось рассмеяться. Вторая принцесса, не прилагая ни малейших усилий, выиграла джекпот.

Усилием воли я отодвинула воображаемую смеющуюся красавицу, черный поток, Лост, вейру Марите с ее запутанными мотивами. Жизнь, в которой мне не суждено стать даже наярой, а только временным развлечением для Серебрянного анта. Плевать.

— Но ведь прямо сейчас ты никому не муж.

Кто сделал следующий шаг, я уже не знала. Мы просто бросились друг к другу с жаждой путников, увидевших водный источник посреди пустыни, путаясь в распущенных волосах, юбках, растегнутой рубахе, на которой кружев было больше, чем на бальном платье.

Пальцы скользили по жестким чешуйкам, легшим на виски Рейнхарда, в груди горело от нехватки воздуха, мир под закрытыми веками стал темным и жарким.

Серебро драконье чешуи спустилось цепью по виску к скулам, а после поползло к плечу, прячась в ворот черного камзола. Я положила ладонь ему на щеку, подспудно ожидая почувствовать их жесткость и прохладу, но чешуйки были мягкими и теплыми, как нагретая на солнце телячья кожа. Я видела, как меняется взгляд Рейнхарда, становясь жарким и жадным, как вытягивается зрачок и набирается в радужку темнота. Часть меня ни о чем не думала, а часть понимала, что делает и хотела продолжить.

— Скажи, что будешь любить меня, даже если я стану черным магом, — шепнула я куда-то в висок Рейнхарду.

Если он скажет «да», я расскажу ему все. Моих сил недостаточно, чтобы справиться с черным грузом тайн дома Тарвиш, поэтому прошу. У меня больше никого нет, Рей!

Рейнхард резко отодвинулся, взял мое лицо в чашу ладоней и серьезно сказал:

— Не станешь. Я не позволю тебе увлечься неверными вещами.

Половина моего сердца расцвела, подобно розе, а вторая часть поникла и умерла. Я не могу сказать ему. Интуитивно я вдруг поняла, что он не позволит меня пытать, не отдаст в артефакторную гильдию, не сделает энергетическим ресурсом. Не даст прожить эту жизнь в мучениях.

Он просто убьет меня.

Прямо сейчас, стоит мне только открыть рот и сказать, что я могу делать черные артефакты килограммами. И когда Рей наконец коснулся моих губ, поцелуй оказался соленым и горьким на вкус.

— Это была плохая шутка, да? — сдавленно усмехнулась.

— Отвратительная.

Как опытный волк, почуявший перемену погоды, Рейнхард уловил смену моего настроения. Он отстранился, нежно поправляя рукой упавшие мне на лоб волосы. Вторая рука, мягко тронув резинку чулка, двинулась выше. Наверное, у мужчин голова и инстинкт никак не связаны, и даже параллельны друг другу. Даже сейчас, через боль, мне показалось это очень страстным: смотреть на меня с таким участием и одновременно уверенно захватывать все новые территории моего тела.

— Тогда скажи, что будешь любить меня больной, старой и сумасшедшей, — потребовала я, и Рейнхард с готовностью согласился:

— Больной, старой и сумасшедшей.

— В горе и в радости?

— В горе и в радости.

Все же Рей был немного влюблен в меня, чутье, присущее каждой женщине от семи до семидесяти, пело во мне от восторга, звало окунуться с головой в сладкое тепло его шепота, рук, губ. Но я устроена по Пастернаку — во всем мне хочется дойти до самой сути. Особенно в сердечной смуте.

— Почему ты злился на меня, когда узнал мое имя? Я… что-то сделала? Или сказала? Или…

Я осеклась, но было уже поздно. Рейнхард с силой положил пальцы мне на губы, запрещая слова, серая радужка глаз загорелась алым, словно в один момент кто-то повернул внутри него невидимый тумблер. Хотя почему кто-то? Я повернула.

— Прррекррати, вейрра… Молчи об этом!

Уже знакомый мне гнев накрыл его огненной лавиной, но даже в кресло он откинул меня мягко, бережно, опасаясь навредить. Рейнхард не хотел открывать мне даже эту маленькую тайну, хотел продолжать хранить ее, калечиться об нее в одиночку. Мне не было хода в его сердце.

— Тогда уходи! Убирайся!

Я вскочила с кресла и бросилась к двери, распахивая ее в коридор. В эту секунду мне было наплевать, увидит ли нас кто-нибудь. Рейнхард тяжело дышал, не отводя алых глаз, сжимая кулаки, спинка одного из кресел тонко хрустнула, с такой силой он на нее опирался.

Он медленно прошел мимо, окатив горячим гневом, словно кипятком, но впечатления это не произвело, меня и саму потряхивало от ярости.

На пороге Рейнхард вдруг резко развернулся.

— Завтра я запрещаю тебе покидать пределы Академии, — сказал он с видимым усилием. — Тебе все ясно?