Измена, сыск и хеппи-энд

Много спустя, секунды через четыре, мимо бетонной ограды, за которой укрылась Вика, промчались преследователи. Вика побоялась выглянуть в пролом и не знала поэтому, сколько их было. Наверняка целый табун! Погоня протопотала мимо и выбежала на проезд Испытателей. Оттуда донеслись сумбурные крики “Ушел!”, “Да здесь вон какая толпа!”, “Здесь мужчина не пробегал?”, “Его тут машина явно ждала!”, “Вы не заметили, не отъезжала отсюда какая-нибудь машина?” От этих вопросов и ответов поднялся невообразимый шум. “Да какой мужчина! — влез позже всех подтянувшийся по проулку старческий тенорок. — Баба это была. С автоматом. Я отлично разглядел. В Этакой стервозной шляпе”. Это мнение подтвердил гулко и грозно ухнувший голос мастиффа, тоже, оказывается, принимавшего участие в споре. Этот знакомый голос вернул Вику к действительности. Времени не было совсем. Она наконец отшвырнула в кусты гузынинскую палку, которую до сих пор держала в руках. Затем она пересекла скверик, глядя по сторонам и вниз, чтоб не подвернуть ногу на какой-нибудь бутылке, обогнула очередной ряд мусорных баков (почему-то они в этих местах встречались на каждом шагу) и преспокойно вышла на свет божий, то есть на Генерал-губернаторскую улицу, бывшую Куйбышева. Выбираясь из тени и мусорных куч, Вика сняла шляпу Гузынина, смяла ее вчетверо и сунула в сумочку, переброшенную через плечо на спину, как портупея. Пусть теперь ищут бабу в стервозной шляпе! Да и Генерал-губернаторская — улица тихая, нежилая. В баснословные времена действительно проезжал по ней каждое утро генерал-губернатор, и тогда она вполне респектабельно выглядела со своими двухэтажными особнячками затейливой кирпичной кладки и рядами молодых веселых тополей. Но с той поры улица одичала. Она оказалась слишком узкой для городского транспорта. Тополя разрослись, постарели и были под корень спилены, а в кирпичных домишках больше никто не жил. Там помещались теперь неважные городские конторы и мелкие фирмочки с маловразумительными названиями. В этот вечерний час окна их были черны или светились покойницки-чахлым дежурным огоньком. Если б Вике не надо было теперь держаться подальше от людей, то ей, пожалуй, стало бы здесь страшновато. Однако по мрачной улице она уходила от настоящего страшного и поэтому не боялась ни пустых немых домов, ни резких теней решеток и веток, которые лежали на асфальте и напоминали трещины. Вика нарочно на них наступала: ей казалось, есть какая-то хорошая примета на этот счет.

Не было такой приметы. Либо она не помогала. Проснувшись поутру (а спала нынче Вика так крепко, что даже не заметила, что Пашка отсутствовал всю ночь), она отработанным до автоматизма движением накинула халатик, пустила воду в ванной, чтоб из горячего крана слилась холодная вода, поставила на огонь чайник и Анюткину гречневую кашу и включила телевизор с мыслью проверить часы. Она тут же остолбенела: с экрана на нее смотрел грубо, рукой самоучки намалеванный портрет Чарли Чаплина в котелке, но без усов. Взволнованный голос за кадром призывал население помочь милиции в задержании опасной преступницы, члена бандитской группировки, которая вчера вечером участвовала в покушении на известного бизнесмена Валентина Окаевича Малиновского. Валентин Окаевич был убит двумя выстрелами в голову из пистолета “Беретта” американского производства, когда выходил из машины у дома своей знакомой в районе улицы Лордкипанидзе (“Надо же, там еще и Лордкипанидзе какой-то припутался”, — подумала Вика).