Измена в Кремле. Протоколы тайных соглашений Горбачева с американцами

Стычки, произошедшие в других местах города, унесли еще сотни жизней.

Одним из последствий этого побоища явился непоправимый урон, нанесенный образу Николая II, — он уже больше не считался «добрым царем». В современной Москве так часто называли и Михаила Горбачева — одни с иронией, другие с восхищением.

Борис Ельцин полетел в Таллинн, где подписал «пакт о взаимной поддержке» с Прибалтийскими республиками и выступил с обращением к «солдатам, сержантам и офицерам, нашим соотечественникам, призванным в армию на территории Российской Федерации и находящимся сейчас в Прибалтийских республиках».

Он предупредил войска, что им скоро могут «дать приказ выступить против законно созданных государственных органов, против мирного гражданского населения, защищающего свои демократические завоевания». Процитировав статью из новой Российской Конституции, принятой всего месяц назад, Ельцин сказал, что любой такой приказ будет «противозаконным».

Узнав о том, что некто неизвестный пригрозил взорвать его самолет в полете между Таллинном и Москвой, Ельцин отправился в Ленинград и уже оттуда полетел домой. Опасаясь того же, несколько коллег Ельцина в российском правительстве увеличили свою охрану. Некоторые российские чиновники стали носить оружие и отправили свои семьи на дачи — как будто это помогло бы им спастись, если бы КГБ решило их арестовать.

В воскресенье утром Роберт Гейтс по надежному каналу видеосвязи провел из Белого дома разговор с Госдепартаментом, Министерством обороны и ЦРУ. Кондолиза Райе сказала: «Надо же, чтоб так совпало! Как раз когда у нас руки связаны в Заливе, Горбачев посылает танки». Она вспомнила, как в 1956 году Никита Хрущев нанес удар по Венгрии, считая, что Запад в этот момент занят суэцким кризисом.

Гейтс сказал в ответ, что «намеренно ли или нет» поступают так Советы, они «должны понять, что все наше внимание не отвлечено» кризисом в Заливе и мы не можем не реагировать. А Дэвид Гомперт, ставший осенью после возвращения Роберта Блэкуилла в Гарвард главным экспертом по европейским делам в Совете национальной безопасности, сказал: «Это классический вызов нам как сверхдержаве. Мы должны доказать миру, что можем одновременно шагать и жевать резинку, что можем справиться сразу с двумя кризисами».

Буш прилетел из Кэмп Дэвида на вертолете на Южную площадку Белого дома. Там его ждали Фицуотер и Райе. Буш осведомился насчет ситуации в Вильнюсе:

— Насколько там все плохо?

— Ужасно, — сказала Райе. — Танк переехал тринадцатилетнюю девочку.

Буш спросил:

— Известно, кто отдал приказ об атаке?

— Нет, — сказала она, — но напряжение уже какое-то время нарастало. Нет оснований полагать, что военные действовали по собственному почину.

Райе подготовила заявление для президента; он изучил его, затем вышел и зачитал перед камерами. В заявлении говорилось, что переход к насилию в Литве «грозит отбросить назад или, пожалуй, даже обратить вспять процесс реформ» в Советском Союзе, «которые так важны для всего мира и для создания нового международного порядка». Затем уже от себя Буш добавил: «Я разговаривал с президентом Горбачевым несколько часов назад с целью поощрить мирное решение проблемы, а не применение силы».

Скоукрофт и Гейтс всерьез подумывали о том, чтобы послать Горбачеву письмо за подписью президента, аннулирующее пакет программ по экономической помощи и сотрудничеству, о чем было сообщено после декабрьской встречи Буша с Шеварднадзе. Но Буш предпочитал немного выждать и дать Горбачеву возможность выправить ущерб, нанесенный в Вильнюсе.

Попытки Горбачева защитить свою позицию в Москве граничили с буффонадой. В весьма бессвязных выступлениях перед журналистами и в Верховном Совете он отрицал свою ответственность за кровопролитие, хотя по-прежнему настаивал на необходимости ударить кулаком. Настоящими виновниками происшедшего, сказал он, являются Ландсбергис и литовские националисты, которые устроили «ночью конституционный переворот». Мирное разрешение кризиса, сказал он, трудно осуществимо, «когда республикой руководят такие люди».

Советский президент продолжал, рискуя поколебать доверие даже самых надежных своих сторонников: «Весть о трагедии явилась неожиданностью для всех нас. Я узнал о ней, лишь когда меня разбудили и все уже произошло». Однако если Горбачев говорит правду и он действительно не давал добро на ввод войск, это его заявление означало, что он больше не контролирует силы, которые, казалось бы, должны находиться в его подчинении, то есть происходит как раз то, на что Бессмертных намекнул Иглбергеру в частной беседе.

В Вашингтоне Кондолиза Райе была возмущена, услышав о поразительном заявлении Горбачева. Она мрачно пошутила в разговоре с Гомпертом: «Как вам это нравится? Горбачева, видите ли, не разбудили — зато разбудили нас».