Измена в прошлом (СИ)

Я фыркнула в ответ. Не знаю я, кем хочу стать. Лет двадцать не задумывалась уже.

– Ты же понимаешь, что это бесперспективные профессии в ближайшем будущем? Всё развалится. И космос, и кинематограф.

– И что теперь? Учится на экономиста или юриста? – я возразила из чистого упрямства. – Мама всю жизнь бухгалтером корпела. Я скучнее и зануднее работы не представляю.

– Юрист неплохо, конечно, но необязательно. Зарабатывать деньги буду я, а ты выбери себе занятие по душе.

– Актрисой? – подначивала я с самым серьёзным видом. Никогда не мечтала об этой профессии, но удержаться от шуточек не получилось.

– Ну если хочешь, можешь актрисой. – неохотно согласился Пашка. – А можешь совсем не работать. Я сумею прокормить нас.

– А если бросишь меня, я как жить буду? А если в сорок бросишь, или в пятьдесят? Найдёшь двух по двадцать. И прости-прощай, любовь всей моей жизни!

Ага! Прямо сейчас! Разбежалась! Нашёл дурочку. Доверить своё будущее благополучие ему?

– Я же сказал, что не брошу. – насупился, нахмурил брови свои соболиные. – Юля, прекращай!

Пашка сердился, я злилась. Вот так, зачастую из малейшей искры у нас разгорались ссоры. Я дулась в углу, а Пашка уходил заниматься какими-нибудь домашними делами. На удивление он оказался очень приспособленным к бытовым заботам. Мыл полы и посуду. Запросто мог затеять стирку в старенькой стиральной машине. И очень вкусно готовил. Не делил домашнюю работу на мужскую и женскую. Без проблем мог перегладить постельное бельё или мои блузки и платья. А я, глядя на него со стареньким утюгом в руках, не могла долго обижаться. Кто может устоять от вида полураздетого атлета со шваброй в руках или пекущего блины и ловко переворачивающего их на сковороде?

* * *

– Юль, ты не беременна случайно? – вопрос мамы застал меня, с аппетитом поедающую хрустящий огурец, врасплох. Я с удивлением покрутила малосольный огурчик, рассматривая его со всех сторон. Вкусно же просто!

– Нет, мам. Не беременна.

– Вы бы повременили с ребёночком. Пожили для себя. Не спешите. – мама пыталась делать вид, что это просто случайный разговор. Отвернулась к плите, на которой закипал чайник.

– В чём дело, мам? Ты не хочешь внука? – я отодвинула подальше от себя миску с огурцами, одуряюще вкусно пахнущими свежим укропом и чесночком.

– Подумала, рано вам. – пожала мама плечами, не поворачиваясь ко мне. – Вы молодые совсем. Паша ещё учится. Да и тебе в этом году опять попробовать поступить надо. Не ко времени пока детки.

– Ма-а-м? Ну-ка посмотри на меня.

– Ну что? – мама как-то устало и удручённо вздохнула и повернулась.

– Что случилось? С чего такие разговоры? – наседала я.

– Да ничего не случилось, Юль. Так просто, подумала, что не спешить бы вам с ребёнком.

Она суетливо разливала кипяток по чашкам. Гремела крышечкой заварного чайника. Дёргаными движениями достала чайные ложки из выдвижного ящика шкафчика. Я не сводила с неё требовательного взгляда.

– Ну что ты так на меня смотришь? Пей чай, пока горячий. – пододвинула она ко мне сахарницу. – Сахар клади, или вот, конфеты у меня есть. Остались со свадьбы.

– Говори, о чём думаешь. Что не так, мам?

Я смотрела на её поджатые губы, на нахмуренные брови.

– Признавайся, что хотела сказать?

– Я тебе уже не раз об этом говорила, Юль. Чем тебе наши парни не нравились? Простые, работящие, из знакомых семей. Мы все тут друг друга знаем! А Павел твой...

– Что Павел? – как тогда, так и сейчас уступать я не собиралась. – Чем Паша мой не угодил?

– Да угодил, угодил. Только одного ты дочка не понимаешь, – устало вздохнула мама. – не пара ты ему.

Я молчала и ждала продолжения, сжимая до боли в пальцах чайную ложку.

– Мы со свахой поговорили на свадьбе. Она мне про семью их рассказывала. Непростые они люди. Москвичи.

– И что?

– И то! – начала сердиться мама. – Молодая ты ещё, жизни не знаешь! Не ко двору ты там будешь. Москвичи на москвичках женятся, себе подобных ищут. Нагуляется твой Павел тут, наживётся с тобой, а потом в Москву уедет. А ты тут с дитём одна останешься.

Вот оно! То, в чём меня неустанно убеждали все кому не лень. То, что уронило мою самооценку ниже плинтуса, и мне понадобились годы, чтобы достать её оттуда. То, что Паша – звезда, а я всего лишь простушка, которую он от скуки подцепил. Недостойная его величия.

Я отложила в сторону ложечку, отодвинула от себя чашку с чаем.

– Вот сейчас посмотри на меня внимательно мама. Я что, уродина у тебя?

– Ну нет, конечно.

– Может быть, я у тебя дурочка, непутёвая, невоспитанная? – продолжала наседать я.

– Юль, ну что ты говоришь?! Ты у меня красавица. И неглупая совсем…только… – мама замялась, маятно вздохнула и подняла на меня взгляд от чашки, в которой прятала его.

– Что только? – уф…Юлия Владимировна, умерь свой суровый начальственный тон. Перед тобой не грузчики, уборщицы и садовники, которыми ты запросто командовала как ротой солдат. Перед тобой мама. Вон и губы у неё уже дрожат.