Измена. Верну тебя, жена (СИ)

Женщина стоит в тюремной камере, освещенной тусклой лампочкой. Трясется от страха, бледная вся. Позади Ирины я вижу заключенных. Очень устрашающие, с суровыми мордами. Какие же они неприятные и мерзкие, от одного их вида мороз по коже.

— Что ты выбираешь Ира, — звучит закадровый голос. Не Мирона, — провести бурную ночку с этими ребятами или…

— Нет! — сорванным от криков голосом хрипит любовница. — Я не хочу бурную ночь с ними!

— Тогда начинай.

Ирина снова ревет, всхлипывает.

— Лиля… Лилия Павловна, умоляю, простите меня! Я клянусь, что больше никогда не стану вмешиваться в вашу жизнь и не встречусь с Захаром. Я уеду в другой город, навсегда затеряюсь, вы меня не увидите…

— Молодец. А где файлы с липовыми фото?

— Они у моего бывшего сожителя. Мы с ним договорились, что когда я стану официальной невестой Захара, заплачу ему деньги за эти фото.

— Он тоже ответит.

Картинка рябит, и вскоре появляется другой отрывок, на котором вижу избитого незнакомого мужчину. Он стоит на коленях в какой-то бедно обставленной квартирке и тоже слезно извиняется передо мной, а затем передает файлы и готовые снимки тому же мужчине.

Не знаю, кто он. В кадре только его рука, где на кисти между большим и указательным пальцем набита татуировка в виде паучьей сети.

Потом картинка снова меняется, и я вижу, как Ирина садится в поезд, таща за собой чемодан.

Значит, уехала гадюка. Наконец-то. С облегчением выдыхаю и удаляю видео. Беру телефон и отправляю сообщение, в котором всего три слова.

«Спасибо тебе, Мирон».

***

— Добрый вечер, Лиль, — шепчет Рита, открывая мне дверь в коттедж.

— А почему шепотом? — выгибаю бровь, бросив сумку на пуфик в прихожей.

— Ой, и правда, чего это я? — дернув плечами, няня вздыхает. — Он же на втором этаже, а я все тихушничаю.

— Кто?

— Захар Олегович.

— Захар здесь? — удивленно ахаю. — Так поздно?

— Да, они с Аленой собирают ее новый домик.

— Хм…

Оставив няню, я поднимаюсь прямиком в Аленкину спальню, но задерживаюсь у двери, прислушиваясь к воркующим: бархатному голосу бывшего мужа, которым он разговаривает только с любимой дочерью, и к радостному звенящему, словно маленький колокольчик, голоску Алены.

Они общаются негромко. Слов не разобрать. Но судя по всему, этим двоим замечательно вместе.

Все-таки распахнув дверь, решаю войти.

— Привет, мама! — оборачивается дочь.

— Привет, моя хорошая.

— Смотри, какой красивый дом! — подскочив с ковра, хвастает Аленка. — Мы с папой его почти собрали!

— Дом восхитительный.

Из экологически чистого материала — дерева. Стены выкрашены в нежно-розовый, а крыша белая. Есть два окошечка, а к ним в комплекте кокетливые зановесочки в мелкий цветочек. Внутри домика имеется освещение, работающее от батареек.

— Аленка съезжать собралась, — шутливо говорит Захар. — Будет теперь жить отдельно.

— Да! — кивает дочь. — Я буду жит в этом своем доме!

— Вот как? — поддерживаю игриво настроение. — Но хоть в гости нас с отцом позовешь?

— Позову. Когда папа соберет домик, мы будем отмечать новоселье!

Осторожно перешагиваю кружки с кофе, скопившееся после Суворова, и кружки с какао, недопитые Аленкой.

Тут же на полу стоит большая плоская тарелка с фирменными бутербродами Риты.

Наклонившись, беру один, кусаю и едва не млею от удовольствия.

Рита берет тостовый хлеб и смазывает его майонезом. Для начинки смешивает корейскую морковку, сладкую консервированную кукурузу, копченую колбасу, мелко нарезанную на кубики, и тертый сыр. Разложив ингредиенты на хлеб, сверху опять посыпает сыром и отправляет плавиться в духовку.

Аленка без ума от такой закуски, как, впрочем, и я.

Слопав бутерброд, я поднимаю взгляд на настенные часы, которые показывают почти десять.

— Папа, наверное, устал, — предполагаю я. — Домой захотел. Может, завтра закончите?

— Но папа уже дома, — приподнимает бровки Алена.

— Нет, папа живет у себя в квартире…

— Пусть он останется тут!

Суворов молчит. Не вмешивается. Даже на меня не смотрит, так и застыв с шуруповёртом в руках.

— Солнышко, — вздохнув, присаживаюсь возле Аленки на корточки, — ты же знаешь, что папа живет отдельно.

— Но я же загадала желание! Я же задула все свечки! Почему нельзя? Что я сделала не так?

Ты все сделала так, любимая доченька. Все от себя зависящее…

Только не плачь, пожалуйста. Мне не хочется чувствовать себя скверной матерью. Я и так чувствую вину за то, что из-за работы мало уделяю тебе время. И потому ты выросла папиной дочкой.

Он, в отличие от меня, возится с тобой с самого рождения. Это он готов из-за одной твоей слезинки взмыть под самые небеса и достать звезду, лишь бы ты улыбнулась.