Измена. Вернуть любовь

О состоянии Глеба, Алексей Арсеньевич так и не сообщил или забыл спросить, или не хотел меня расстроить. А на следующий день у него был выходной.

После обеда приехали Авелина и Мария Дмитриевна. Я, само собой, умолчала, что врач запретил мне много ходить. Схватила костыли, и мы вместе направились к Глебу. Уже на подходе поняли, что происходит что-то плохое, ускорили шаг, и тут меня словно в упор расстреливает фразой:

— У пациента остановка сердца! Срочно Веру сюда! — кричит медсестра в телефон, пробегая мимо нас.

Мы останавливаемся и в полной растерянности смотрим друг на друга, а затем я просто срываюсь, и, побросав костыли, подбегаю к медсестре, на бейджике которой, красуется имя "Надежда", хватаю её за руку и ору:

— Имя? Имя пациента? У кого остановилось? Сердце! Сердце, у кого остановилось?

Она ошарашенно смотрит на меня, отдёргивает руку, но я тут же снова хватаюсь.

— Он мой… он мой жених. Скажите, кто там? Миронов? Это Миронов Глеб Григорьевич?

Она пару секунд смотрит на меня, словно раздумывая, как ей поступить, что сказать.

— Да, — коротко, холодно, безэмоционально разносится по светло-серому медицинскому коридору голос этой женщины. — Верочка, быстрее, бегом к Миронову в палату! — отрываясь от меня, медсестра встречает другую медработницу, и они быстро скрываются за толстыми дверями реанимации.

Я медленно поворачиваюсь и смотрю на посеревших от услышанного Авелину и её мать. Они стоят и смотрят на меня стеклянными глазами, словно сквозь пустоту.

Медленно подхожу к дверям в отделение интенсивной терапии, касаюсь их рукой, прижимаюсь лицом к холодному стеклу и шепчу:

— Миленький мой, только живи. Ты же такой сильный, ты воин. Миронов, как ты тогда сказал? “Если ты сейчас в аду, то затащи меня к себе на дно”. Так вот, пора нам вместе выбираться из подземелья на свет. Я жду тебя…

— Златовласик! — вскрикнул Сашка, неожиданно появившись в холле.

Взъерошенный, с перекошенным воротом рубашки, закатанными рукавами до локтей и огромными от шока глазами. Таким, предстал перед нами Белов старший.

Он мгновенно всё понял по нашим глазам и сразу бросился к нам. Сначала обнял Аву и поцеловал её коротко в губы, что-то прошептал на ухо, кивнул Марии Дмитриевне и сказал пару слов ей, а затем ринулся ко мне. Неуверенно посмотрел, будто боясь, что я сейчас рассыплюсь в труху, а затем заключил в крепкие объятия и, покачиваясь из стороны в сторону, гладил меня по голове, по спине, пока я выливала на его грудь новую партию слёз.

— Давай же Миронов, борись! — тихо рычит Сашка сквозь стиснутые зубы. — Живи, сучонок! А если ты гадёныш, такой, решил покинуть этот мир, то я спущусь к тебе, вытащу и придушу за то, что посмел оставить любящую тебя девчонку одну. Ну уж нет, не в этот раз Миронов, ты как минимум обязан до сотки прожить! Выкарабкивайся малой!

Отстраняюсь и смотрю на Белова, как на что-то чужеродное, как на ошибку в системе, сбой в матрице. Я просто не верю, что эти слова говорит он.

— Саша… — горло до боли спирает, и всё, что я могу выдавить, это одну короткую фразу. — Спасибо тебе, — провожу дрожащей ледяной рукой по его плечу и вновь прижимаюсь к двери реанимации с пустым взглядом, с разорванным сердцем и выбитой из тела душой.

Глава 56

Яна

Ожидание. Тик-так, тик-так, тик-так…

Это длилось всего несколько минут, но для нас они казались бесконечной вечностью.

Наконец, дверь открылась и вышла та самая медсестра с символичным именем Надежда. Та, что умеет на раз “убивать словами”, за ней следом другая, по имени Вера и мы смотрим на неё, пытаясь прочитать хоть какие-то сигналы, которые заставят нас поверить в чудо, но и она словно закрытая книга. И только потом вышел уставший врач и вытерев пот со лба, он посмотрел на нас, слегка улыбнулся одним уголком губ и сказал, самое главное слово — “стабилизировали”, а дальше перешёл на более официальный, медицинский сленг, но я уже ничего не слышала. За грудной клеткой что-то со скрипом сдвинулось, и в моторчике медленно начали вращаться цилиндры. Запускается. Стучит. Перегоняет кровь. Ледяные пальцы ощущают, как медленно приливает тёплая жидкость. Мутная голова начинает минимально соображать.

“Стабилизировали”.

Поднимаю взгляд вверх к люминесцентным лампам и мысленно, впервые обращаюсь к Богу, благодарю его за жизнь, за второй шанс, за новое рождение.

Господи, спасибо за самого дорогого для меня человека.

Позже, в палате у меня происходит самая натуральная и вместе с тем, тихая истерика. Так, меня не рвало, даже когда Алексей брал меня силой, бил и даже когда пять лет назад Глеб сказал, что не любит меня, когда он ушёл, когда я осталась одна со своими, как тогда казалось, ненужными чувствами.

Мне было легче. Я могла дышать. Могла двигаться. Могла как-то существовать в этом мире.

— Я ведь почти тебя потеряла… по-настоящему… — скулю в подушку и до утра проливаю тропические дожди из слёз от душевной боли и одновременно от счастья.