Яр открывает блестящие крышки на блюдах и в нос сразу проникает удивительный запах запеченного мяса
— Утка каччиаторе, то есть по-охотничьи, — блюдо в итальянском стиле. Куски птицы готовятся вместе с овощами, что делает мясо более ароматным и насыщенным вкусами.
Яр ловко открывает пробку на бутылке, разливает шипучей жидкости в высокие бокалы. У него хорошо получается справляться работой официантов самому. Пузырьки щекочут нос. Собираюсь пригубить пару глотков. Этом достаточно, чтобы отметить знаменательное событие.
Утка сменяется ризотто, салаты с морепродуктами, на десерт панна котта и я больше не могу впихнуть в себя ни кусочка.
Яр рассказывает о блюдах, что приносят официанты, плавно смещаясь на рассказы о Италии, где он жил какое-то время и даже раздумывал остаться, но не срослось с работой. А мне приятно просто слушать его иногда уточняя детали.
И ни слова о том, где он был целую неделю. Эта недосказанность возвышает границу между нами, заставляя все больше думать, что еще рано нам с этим мужчиной-загадкой сближаться. Сначала бы получить свидетельство о разводе. С сожалением отмечаю, что отношения на расстоянии заранее проигрышная стратегия.
Официанты убирают со стола, оставляя только десерт.
Яр отодвигает тарелочку с панна коттой и ставит на столик передо мной небольшую бархатную коробочку благородного черного цвета.
Мой взгляд прикипает к бархатной ткани. Сердце замирает, неожиданно затихая в груди.
Похоже вечер сюрпризов продолжается.
— Что это?
Не могу протянуть руку, боюсь посмотреть, что там внутри. В голове скапливаются нехорошие подозрения.
— Я не могу, — отрываю взгляд от коробочки, — это принять, — смотрю на Яра.
— Я хотел бы, чтобы ты приняла этот подарок, от чистого сердца.
Судорожный выдох вырывается из меня. Не заметила, как задержала дыхание, ожидая его ответ.
Бокал в руке жутко мешается в этот момент и я залпом опрокидываю в себя всю жидкость.
48
Яр не дожидается и сам открывает коробочку. Там на бархатной подложечке лежат две аккуратные серьги белого металла, скорее всего платина, своей подвесной частью словно стекающие в крупный бриллиант каплевидной формы, отдающего голубоватым отсветом.
От сердца отлегает. Мне неожиданно нравятся эти сережки. Ну правда с чего я решила, что там кольцо? И коробочка достаточно вытянутой формы, чтобы не вдаваться в панику.
— В честь такого дня ты обязана их принять. — Яр явно увидел мой интерес, как загорелись мои глаза. Да и какая женщина не имеет слабости к качественным, дорогим украшениям?
Голова начинает идти кругом. Я кошусь на бутылку на нашем столе. Сколько градусов в этом пойле? Мне точно на сегодня хватит.
Я, видимо, слишком перенервничала на суде, а бокал шампанского, выпитого залпом был опрометчивым решением. Так всегда бывает, когда на нервах я решаю пригубить чего-нибудь горячительного и оно неожиданно сильно на меня действует.
Десерт забыт, а мои пальцы притягиваются к холодному металлу, пропуская подушечками по сцепкам звеньев и поглаживая отшлифованные грани камней.
— Одень их, я хочу посмотреть, как они будут на тебе, — слышу повелительный голос, завораживающий своей хрипотцой, которому у меня нет желания противоречить.
Я снимаю свои серьги и осторожно вдеваю новые. Закончив, поднимаю взгляд на мужчину напротив. Мне снова мерещится потусторонний блеск его глаз, он держит мой взгляд, завораживает, манит, заставляет замереть это мгновение.
— Божественно, — он откровенно любуется, не отводя взгляда, тем неожиданней становится его предложение. — Поехали домой.
Домой отчаянно не хочется. Но я киваю, покорно поднимаюсь, принимая предложенную руку.
На обратном пути его поцелуи уже не такие напористые, они неторопливые, нежные, манкие, не дающие насытится ими или улететь с головой в поцелуй, как раньше, с некой ленцой, уже пресыщенного кота, но неизменно отвлекающих от созерцания дороги.
Едва машина останавливается и Яр отрывается от меня, уже достаточно захмелевшей от поцелуев и головокружительного вечера, понимаю, что водитель ехал совсем не к моему дому.
— Ты привез меня к себе домой! — стараюсь звучать обвинительно, но скорее выходить восторженно.
Яр помогает мне выбраться из машины, как-то так, что я неизменно попадаю сразу в его объятия. Машина сразу отъезжает шурша шинами.
— Я говорил уже, ты можешь жить здесь сколько пожелаешь, — он прижимает к себе крепче, кружит в танце в сторону входа.
Еще один настойчивый головокружительный поцелуй. К его необычным глазам я почти привыкла, даже его завораживающе-томная хрипотца голоса уже привычна, а вот поцелуи это совершенно иной афродизиак, какое-то новое сумасшествие и помешательство.
Как мы оказались в объятиях заколдованного дивана не помню, помню лишь ощущения от затягивающего поцелуя, настойчивые, невероятно приятные прикосновения разгоряченных, ненасытных рук, бархатный шорох шепота на ушко, со всякими несуразностями и нежностями.
— Моя… моя… такая красивая… чувственная… теперь только моя…
Похоже он тоже не в себе раз лопочет такой бред.