Измена. Закрывая гештальты (СИ)

И была вознаграждена натуральной паникой на том конце воздушного моста:

— Ари, милая, может, я и протупил, но я не хотел тебя оскорбить. Хорошая моя, извини, парень я простой — образование среднеспециальное, но мне уже стыдно и я готов пойти на вышку, хотя и после этого тебе соответствовать не смогу, но, может, ты не будешь так стесняться…

Это что еще за выверт сознания?

— Алло, Глеб, что за цирк? Я тебе про одно, ты мне вообще какой-то бред? Причем тут образование, которое не является принципиальным и основным в наших проблемах…

То, что я погорячилась, стало ясно сразу:

— О, милая, ты знаешь, как зажечь кровь. «Наши проблемы» — шикарно звучит, сладкая моя.

Езус-Мария! Это что еще за финт ушами?

— Услышь меня, пожалуйста. Я не имею сил и возможности тратить свое время на то, чтобы ты выиграл спор с приятелем или быть трофейной зверушкой.

— Ари, малышка, ты не трофей и не зверушка. Не смей даже думать так.

— Отчего же? Твое поведение, равно как и поведение твоего приятеля говорят прямо — это спорт, цель, спор…

В трубке вздыхают. И очень даже сильно:

— Мы раньше с Киром спорили, да, бывало. Но о тебе речь ни разу не шла, даже когда тебя на заправке М-11 [1] встретили. Ты сразу стала особенной. Для меня. Киру по приколу, ему нравится догонять, добиваться, пожар, адреналин — все то, что его заводит.

— Ты, можно подумать, не такой, — устало вздыхаю.

Хочется в туалет и спать, а не вот это все душевное полоскание.

Тем страннее мне слышать:

— Можно и подумать. Я ценю другое, важны для меня не эти глупости. Я вижу в тебе не только роскошную фигуру, обалденные бездонные глаза и сногсшибательные волосы, но еще и ум, офигенное чувство юмора, талант и стальную волю — ты офигенна, прекрасна и бесподобна.

Некоторое время молчу, офигев.

А потом собираюсь с критическим мышлением:

— Твое поведение меня напрягает. Я не вчера родилась, да и замужем двадцать лет прожила, тоже такой себе опыт, любопытный, так что этот кавалерийский наскок, он меня… бесит.

Глеб хмыкает, но звучит вроде бы вполне искренне:

— Прости. Я, вероятно, буду еще косячить, но я научусь. Просто скажи — что не так. Не молчи, говори со мной. Не прячься, не беги. Я все равно найду. Я упрямый.

— Как долго тебе будет нужно это развлечение? — что-то я уже утомилась.

О, рык в ухо очень меня бодрит, чуть трубку не выронила. На кафельный пол. Вот был бы номер.

— Ари! Услышь меня: ты не развлечение! Ты — самое серьезное и важное, что вообще у меня в жизни было.

Озадаченно молчу, чем, похоже, провоцирую новый виток откровений:

— Милая, медовая моя девочка! Никому не отдам, моя ты. Вот как увидел на заправке — понял: она. Единственная.

— Глеб, прекрати, — еле выдохнула. Как-то накрыло воспоминаниями очень некстати.

— Ты допросишься, я сейчас примчусь. Не могу без тебя, с ума схожу, что ты со мной делаешь? Я ни есть, ни спать не могу, только о тебе и думаю. Чем обидел? Что сделал не так?

Он еще спрашивает?

— Прости, я не могу. Не готова играть. Не хочу. Все эти модные заморочки не для меня.

— К черту моду. Не так я хотел, но ты вынуждаешь: люблю тебя, слышишь? Дышать без тебя не могу. Ари, малышка, ты будешь моей. К черту всех бывших. Я сдохну, но сделаю тебя счастливой.

Ой-ой.

Куда-то понесло нас не туда.

— Прекрати. Так нельзя. Не шути так…

— Беспокоишься? Значит, нужен тебе? Скажи, милая. Скажи! Не могу больше, подыхаю без тебя. Ари, медовая моя принцесса…

Замерев у окна, вглядываясь в темноту, прошептала:

— Глеб… как ты вообще…

— Скажи, скажи, Ари, прошу… никогда я… — горячий отчаянный выдох чуть не остановил мне сердце.

Глядя на свое отражение в оконном стекле, всхлипнула:

— Ты знаешь…

— Что, Ари? Что? — продолжал мучить меня этот… иезуит.

И я решила, что наливка бабы Наташи позволяет мне и не такие откровения. Если что потом отопрусь — была не в себе:

— С ума сводишь. Сам знаешь, насколько хорош. Голову с тобой теряю, мозги размягчаются, ни о чем думать не могу после встречи. Ничего не пишется, ты один перед глазами.

Длинный глухой стон не просто взбодрил меня, но и заставил сожалеть, что между нами столько бессмысленных километров.

— Ари, любимая, только твое слово, я приеду. Не могу без тебя. Просто скажи…

А вот это никуда в мою картину не вписывается:

— Глеб, не дури. Я завтра вернусь в Новгород.

— С ума сойду. Ари, малышка, не могу без тебя, — ну, что за сопли?

— Прекрати. Кстати, как вы там сегодня отыграли?

Нервный смешок, долгий выдох, а потом резкое и почти злое:

— О чем ты? Все норм. Кот молодцом, в Питер точно поедет.

Да-да, как я это все понимаю. Лобби это называется, да.

— А не способствовал ли ты этому, а?

— Он заработал, правда.

— Конечно, не сомневаюсь, — естественно, я никогда прилюдно не усомнюсь в талантах и успехах сына, но как же это бесит.

— А тебя ждет сюрприз, милая.

— Уже страшно.

— Ари, ты веришь мне? — такой вопрос неожиданный.

И ответ у меня выходит вполне в стиле и духе:

— Это очень странно, но да.

Глубокий выдох и такое острое:

— Я оправдаю доверие. Люблю тебя, милая. Возвращайся или я приеду сам.