Неспособность русских людей договориться о смысле пройденного нашей страной исторического пути всем хорошо известна. Отдельные группы нашего общества смотрят на прошлое диаметрально противоположным образом. Вероятно, основная причина этого состоит в неспособности примириться с фактом логической обусловленности исторических событий, отсутствием у исследователей прочных духовно-нравственных координат, через которые только и можно понять отечественную историю, а также характерной русской чертой бросаться из крайности в крайность. Каждое поколение русских людей заново переосмысливает значение петровских реформ, исторический смысл революции 1917 года и причины распада Советского Союза. И если вопрос о наследии Петра I, кажется, уже так остро не стоит, то события двадцатого века совершенно точно никак не могут оставить никого из нас равнодушными.
Наверное, страшным неуважением по отношению к нашим предкам является попытка объяснить великие исторические события внешними факторами: Пётр I был деспотом, разрушившим целостность русской истории, империя Романовых пала из-за масонов, Советский Союз распался из-за происков ЦРУ, а в трагедии 1990‑х годов виноваты российские либералы, известные нам поимённо. Наверное, всё не так просто. Наверное, наши предки знали за что боролись, и каждый раз они делали если и не всегда осознанный, то, по крайней мере, исторически обусловленный выбор.
Традиционное религиозное национально-замкнутое мировоззрение Московской Руси более не отвечало требованиям времени и интересам людей. К концу XVII века общество осознало, что этот путь развития исчерпан, что на нём больше не найти ничего, в нём более нет развития. Тогда западный гуманизм и модернизация привлеки нас искренне – это был новый стимул, в этом было будущее – и наше общество, пусть и на тот момент в лице лишь отдельных представителей элиты, хорошо почувствовало это. Агрессивность петровских реформ – искушение для ума, но оно не должно ограничивать нашего понимания истории. Когда мы сегодня пытаемся отвергнуть петровскую модернизацию и вернуться в крайне религиозную и националистическую Московскую Русь, мы ставим исторически бессмысленный и даже крайне опасный социальный эксперимент, который не может закончится ничем иным, кроме как полным застоем в развитии. Отрицание европейского Нового времени – это как раз и есть попытка вернуться в допетровскую Русь, по крайней мере на идейном уровне.
Причина крушения Российской империи была не в масонах и не в западных влияниях, а в кризисе православной веры. Революция 1917 года – это духовная трагедия и очевидное свидетельство полного религиозного вырождения аристократической элиты и народа. Во многом в этом кризисе виновата была царская власть, лишившая церковь самостоятельности и подчинившая её государству, в результате чего религия из подлинно духовного стрежня народа постепенно вырождалась в государственный культ, сходный с древнеримским культом гения императора. Итогом такой политики стало то, что Русская православная церковь не смогла поставить заслон нигилистическим и революционным идеям, шедшим с Запада, не смогла воспитать людей, способных сформулировать достойную альтернативу разрушительным идеям. Атеизм двадцатого века был порождён не засильем коммунистической идеологии, но, наоборот, победа этой секулярной идеологии была обусловлена религиозным коллапсом в нашей стране.
Кроме того, духовный кризис порождал и внешнеполитические проблемы. Подспудное противодействие европейцев России было обусловлено тем, что само русское государство в девятнадцатом – начале двадцатого века, лишённое внутреннего духовного противовеса в лице Церкви, превращалось в самодостаточного и непредсказуемого Левиафана, которого так опасались на Западе. Европейцы видели в Российской империи только мощный конгломерат всё себе подчиняющей политической власти, к тому же консервативной по своей природе, что в либеральных европейских душах вызывало инстинктивное отвращение и заставляло бороться против этого зла. О том же писали и русские революционеры, вот, например, слова одного из видных деятелей социал-демократического движения А. Л. Парвуса (Гельфанда), написанные в годы Первой мировой войны: