Изменения любви (СИ)

«Я вряд ли вернусь сюда» - произнося эти слова, Клиган был в них как никогда уверен. Та цель, которая привела его в Винтерфелл, была достигнута. Остатки Братства помогли победить мертвых и отдали за это свои жизни – все, кроме него. Иногда он жалел о том, что выжил, но в следующий миг стыдился этого – и Торос, и Берик, и все те, кого они сожгли в то горькое пасмурное утро, умерли не для того, чтобы он тут ныл и жаловался. Он всего раз позволил себе предаться унынию – в тот же день, вечером. Его грызла совесть, он топил ее в вине, и весь вечер совесть побеждала. Пока вдруг – глотком прохладной воды, чистым весенним ветром – ее взгляд, ее слова, точные, бьющие прямо в цель, ее улыбка и тонкая женская рука, накрывшая его руку. За прошедшие часы он бессчетное количество раз вспоминал их разговор, и каждый раз странное чувство рождалось внутри – и горькое, и сладкое, и печальное, и светлое. Та краткая встреча подарила ему ощущение того, что могло бы быть – когда-то, где-то, останься он по-прежнему Псом, а она – по-прежнему Пташкой. Но прошлое умерло и похоронено. И все же знание об этом несбывшемся, но бывшем согревало его на холодном Королевском тракте, как и то место, где к его руке прикасались ее пальцы.

Его путь был почти окончен, и, если не считать мыслей о Сансе, на душе было пусто и легко. Осталось лишь одно незаконченное дело, после чего, если маленькая заноза питает к нему хоть какие-то теплые чувства, он получит свою последнюю милость и наконец-то обретет полный покой.

***

Бой вышел жарким и тяжелым, на пределе всех его сил. Он не чувствовал боли, но знал, что слабеет, кровь заливала глаза, левая рука отнялась от удара, в сапогах тоже начинало хлюпать от крови. Как он сумел все же нанести последний удар и отсечь голову Григора – или того, что было им когда-то – от тела – сам Клиган не понял. Огромная туша в окровавленных черных доспехах рухнула прямо на него, и последнее, что он запомнил – странное чувство облегчения и почти жалости к тому уже мало походившему на человека монстру, чью жуткую не-жизнь он прекратил ударом своего меча. Теперь все.

Пришлось очнуться, когда кто-то все же скатил с него труп и дал пощечину. Он с трудом разлепил глаза. Ну конечно, это была Арья. Забрызганная кровью, но лицо все такое же спокойное и отрешенное. В горле у него пересохло.

- Я убил бы за флягу вина.

- У меня ее нет.

Он сумел растянуть губы в улыбке – рот заполнился кровью. Все как тогда. Все правильно. Попросить ее передать Сансе – а что, собственно? Что могли они друг другу сказать, уже сказано, а того, что сказать нельзя, не стоило и говорить. Нет, в пекло все.

- Не забыла еще, где сердце?

Она кивнула.

- В этот раз, я надеюсь, тебя умолять не придется.

Арья только хмыкнула. Сандор еле заметно кивнул ей, прикрыл глаза и провалился в забытье.

***

Еще одна пощечина заставила его открыть глаза. Они тряслись в какой-то повозке, и на него все таким же отрешенным строгим взглядом смотрела Арья Старк.

- Твою мать – прохрипел он – А я-то надеялся, что уже подох. Ты меня во второй раз обманула, сучка бессердечная.

Арья наклонилась над ним, внимательно посмотрела в глаза и произнесла:

- Не сегодня.

***

Так повторялось много дней подряд. Арья будила его пощечину, разглядывала его лицо, произносила эти два слова – только их, как заклинание, потом насильно вливала ему в рот маковое молоко, и он засыпал до следующего дня.

Когда вместо лица Арьи он увидел лицо ее сестры, то давно потерял дням счет и гадал, не есть ли это бесконечное пробуждение в боли – его наказание в пекле за грехи. Если так, то не зря он молился Неведомому, у того оказалось чувство юмора хоть куда. Санса не сказала ему ничего. Только сжала губы, махнула кому-то рукой, и его подняли и потащили куда-то на носилках.

На следующий день он пробудился уже в комнате, а над ним вместо одной из сестер Старк склонилось обеспокоенное лицо мейстера. Он не стал ни бить его, не говорить с ним, о нет – он просто привязал его за руки и за ноги ремнями и дальнейшее Клиган запомнил как непрекращающуюся многодневную пытку. Боль то накатывала волнами, то колола сотней клинков, то выворачивала его тисками. Маковое молоко мейстер ему давал очень редко и очень мало – и никакие вопли, мольбы и ругательства не могли заставить его дать больше. На все он коротко отвечал: «Это для вашего же блага, милорд», после чего продолжал свое дело.

В постели он провалялся чуть ли не три луны. Всему виной, как объяснил ему этот ублюдок, были будто бы неправильно сросшиеся за время пути кости, которые пришлось ломать заново и совмещать как положено. Хорошо еще, что Сандор был весь в лубках, только это и спасло мейстеру жизнь, о чем тот так и не узнал. Именно тогда к нему пришла Санса, которую он не видел ни разу со дня своего приезда. Разговор между ними был самым безумным в его жизни. Она сидела на его постели, он видел ее совсем близко, при дневном свете – красивую, холодную, слишком умную и слишком жестокую для человека, который про себя продолжал называть ее Пташкой.

- Я рада, что вы живы, милорд.