Ранее мы убедились в этом, после того как нам выпала возможность поговорить с Далай-ламой о состояниях медитации и соответствующих им состояниях мозга, которые один опытный мастер продемонстрировал в лаборатории Ричи. Когда тот выполнял определенные виды медитации, например сосредоточение или визуализацию, снимки мозга показывали разную картину для каждого медитативного измененного состояния.
«Это очень хорошо, — сказал Далай-лама. — Ему удалось проявить некоторые признаки способностей йогинов». Под этим он имел в виду интенсивную медитацию на протяжении месяцев или лет, которой занимаются йогины в гималайских пещерах, в противоположность банальной фитнес-йоге, пользующейся большой популярностью в современном мире[49]
.Но затем он добавил: «Настоящий признак мастерства заключается в том, что медитирующий дисциплинирует ум, освободив его от негативных эмоций».
Это правило оставалось неизменным еще до появления «Висуддхимагги»: неважно, каких высот ты достигнешь, — важно, кем ты станешь.
Ломая голову над тем, как связать карту медитации со своим опытом и затем с общепризнанными немногочисленными научными доказательствами, мы выдвинули гипотезу: «После» — это «до» для следующего «во время».
Поясним эту идею. «После» относится к устойчивым изменениям благодаря медитации, которые возникают после сеанса медитации. «До» означает состояние, в котором мы находимся в самом начале, перед медитацией. «Во время» — это то, что происходит при медитации, вр
Другими словами, регулярная медитация приводит к выработке устойчивых черт — к «после».
Нас заинтриговала возможность биологической реакции, при которой регулярная практика приводит к стабильному формированию весьма позитивных черт вроде доброты, терпения, присутствия в настоящем и расслабленности вне зависимости от любых обстоятельств. Мы утверждали, что медитация была инструментом для выработки подобных полезных качеств существования.
В 1970-х годах мы опубликовали статью в одном из нескольких научных изданий, заинтересованных в экзотических темах вроде медитации[50]
. Статья освещала наши первые мысли об измененных чертах, хотя и основывалась на неубедительной научной базе. Отчасти мы применили принцип «Вероятность — это не доказательство»: то, что мы имели, было возможностью, но малоприменимой в качестве вероятности. Доказательств же вообще не было.Когда мы впервые написали об этом, в нашем распоряжении не было ни одного проведенного научного исследования, которое содержало бы необходимое доказательство. Лишь спустя долгие десятилетия после публикации статьи Ричи выяснил, что состояние «после», характерное для мастеров медитации, очень отличалось от того же состояния у людей, которые никогда не медитировали или медитировали мало. Оно было показателем измененных черт (мы подробнее рассмотрим это в главе 12
).В те времена ни один представитель психологии не говорил об измененных чертах. К тому же наш исходный материал был очень непривычен для психологов: древние руководства по медитации, тогда с трудом добытые в далекой Азии, наряду с личным опытом ретритов по интенсивной медитации и случайными встречами с опытными мастерами. Мягко выражаясь, мы были психологами-выскочками — или чудаками, кем нас, несомненно, считали некоторые из коллег в Гарварде.
Наше видение измененных черт совершило рывок за пределы психологической науки тех лет. Рисковое дело.
Наука наверстывает упущенное
Когда исследователю с богатым воображением приходит в голову новая идея, запускается цепочка событий, очень похожих на естественный отбор в процессе эволюции: при тщательных опытах оцениваются новые идеи, устраняются плохие гипотезы и получают распространение хорошие[51]
.Чтобы это произошло, науке нужно уравновесить количество скептиков и новаторов — людей, которые закидывают широкие сети, творчески подходят к делу и мыслят категориями «а что если…». Паутина знаний растет благодаря проверке первоначальных идей, подброшенных мыслителями вроде нас. Если бы наукой управляли лишь скептики, в мире не было бы инноваций.
Экономист Йозеф Шумпетер стал известен в современном мире благодаря разработанной концепции созидательного разрушения, согласно которой новое на рынке разрушает старое. Наши ранние догадки об измененных чертах являлись тем, что Шумпетер называл в
Конечно, в этом смысле у нас было видение, но практически не было методов или данных для исследования подобного ряда измененных черт. Мы понятия не имели, какой механизм мозга позволяет осуществить такую глубокую перемену. Мы были преисполнены решимости найти доказательства, но находились в годах от обнаружения критически важной научной составляющей в этой головоломке.