Измененные состояния сознания и культура: хрестоматия

Манихеи (см. «Манихейство»*), чья религия была ответвлением зороастризма, имели значительное влияние в Китае на протяжении нескольких веков; из поздних времен в провинции Фуцзянь сохранились два послания высокопоставленного государственного служащего к своему начальству, в которых он критикует религиозную деятельность секты манихеев. В своих обрядах, по его словам, они употребляют слишком много красных грибов и, более того, используют мочу, определенно человеческую[18] (возможно, этот служащий ни разу не присутствовал на религиозных церемониях манихеев и был знаком с порядками лишь понаслышке).

В качестве завершающей цитаты в Махабхарате можно встретить причудливый эпизод, вставленный в текст позднее, повествующий о том, как матанга (низший из низших) предложил святому Уттанке выпить свою мочу, чтобы утолить жажду, и как Уттанка возмущенно отказался, после чего выяснилось, что матанга был переодетым Кришной и на свое предложение получил отказ! Уттанка навсегда был лишен возможности присоединиться к бессмертным.[19]

Если моя интерпретация Ригведы в этом решающем отношении встречает сопротивление на Западе, то в определенных частях Индии она считается приемлемой и даже поучительной. Одна англичанка писала мне, что, пребывая в обществе индийских женщин, она слышала рассказ рани об увлечении ее мужа, раджи, некоторым садху, святым. По ее словам, он даже хотел выпить мочу этого святого. Индианки приняли это сообщение спокойно, без удивления, и моей знакомой пришлось сохранять молчание. Кроме того, один индийский интеллектуал утверждает, что в наши дни садху передают свои духовные силы своим ученикам одним из четырех способов:

1) наложением рук, как принято и в нашей церкви;

2) побуждая учеников беспрестанно повторять определенную молитву или мантру* на протяжении длительного времени;

3) неподвижно и длительно фиксируя их взгляды на лице садху;

4) предоставляя своим любимым ученикам привилегию выпить мочу садху.

Неужели эти примеры употребления мочи и в современном обществе не отсылают нас к тому времени, когда моча содержала в себе вещество сомы?

Многие скептики интересуются, как могло получиться так, что сущность сомы была открыта только сейчас, человеком, не знающим языка Вед.

Индоиранцы, пришедшие с севера, восхваляли сому в выражениях, от которых перехватывает дыхание. Но на протяжении трех тысяч лет обожествляемое растение было утеряно. Индусы проявляли поразительно мало заинтересованности этим вопросом; что касается Запада, наши предположения последнего времени были лишь слепыми догадками, не способными подчас убедить даже самих авторов этих гипотез. Со временем я начал встречать все больше и больше исследователей, склоняющихся к версии о том, что сома поэтов была чем–то большим, чем мифологическое понятие или растение. Природа не терпит вакуума, и на месте несуществующего растения наши ученые слагают новые невиданные древними поэтами легенды, чтобы заполнить пустоту в собственной системе знаний.

Я считаю, проблема ясна и понятна. Специалисты по Ведам позволили отвести себе не совсем подходящую роль. Когда вы ищете соответствующее описанию растение, вы вероятнее обратитесь к ботанику, чем к ведологу. Но, опять же, почему ботаники не сделали этого открытия? Небольшое размышление может привести к ответу.

Круги интеллектуалов на Западе впервые обратили внимание на Ригведу во второй половине XIX в. Ригведа могла быть прочитана только ведологами, направлением ученых, чье поле исследований залегает в отдалении от основных магистралей западной науки. У ботаников не было действительного доступа к гимнам, но они были уверены в обратном, что усугубляло ситуацию. Несколько переводов вышло в печать, и ботаники, работавшие с растениями Индии, прочли их. Но переводы того времени, выполненные Уилсоном и Коуэллом, Гриффитом, Ланглуа, не были предназначены для исследователей или ученых. Они представляли собой попытку донести до образованной публики сокровищницу ранней религиозной поэзии, обнаруженную в Индии. Переводчики не были передовыми представителями научного ведизма. Их переводы больше напоминали дамское чтиво времен Викторианской эпохи: они были поэтичны, в духе «Королевских идиллий», но без теннисоновско–го таланта к стихосложению. Цветистые, звучные, можно сказать, душистые строфы, каждая из них была наполнена каким–то несуществующим смыслом, над которым долго ломали головы ведологи. Более того, в текст были внесены некоторые коррективы, чтобы он соответствовал чопорному викторианскому слуху. Неудивительно, что Джордж Уатт, известнейший ботаник Британского колониального правления, не знавший ни санскрита, ни древнеиндийского языка Вед, утверждал: «Неопределенное поэтическое описание сомы делает невозможным любую научную попытку ее идентификации».