–– Но что именно вы там увидели, падре? И почему вы думаете что это сделал он? А вдруг это и в самом деле просто совпадение? Может доктор и сотворил какой-то ритуал на палубе, но затем судно просто покинуло зону шторма вполне себе обычным способом?
Отец Редгрейв покачал головой. То, что он увидел этой ночью должно быть сильно встряхнуло его обычно ровное восприятие реальности. Быть может увиденное перевернуло привычные для него законы природы и реальности…
–– Но как он сделал это?
Но капеллан не спешил отвечать мне. Прищурившись, он с минуту просто смотрел на залитую солнцем гладь моря.
–– Кто знает, как это было сделано, я могу лишь только рассказать о том что видел своими глазам. Ну-у… или думаю что видел. То, что сумел рассмотреть в мутной и дождливой ночной мгле. Конечно, на палубе были какие-то огни, но при том дожде и ветре… Словом, не могу утверждать наверняка что я видел всё абсолютно точно.
И Отец Редгрейв рассказал как доктор Мюллер вышел на променад по правому борту, на открытую часть палубы. Затем он повернулся лицом вроде как на Восток. Поскольку корабль сильно раскачивался и дул сильный ветер с дождем, то было довольно трудно стоять не держась за что-то. Патеру показалось что доктор удерживал себя, вставив ногу в кнехт или в бухту кабеля, хотя он и не видел его ног. Доктор Мюллер поднял руки и стал делать сложные круговые движения руками, какие-то петли и фигуры. Его движения были похожи на часть какого-то ритуального танца или на упражнения восточной гимнастики подобные тем, которые капеллан видел в Юго-Восточной Азии много раз.
Во время шторма снаружи было довольно шумно, выл и свистел ветер, грохотали волны и шумела вода. Но всё же капеллану показалось что доктор Мюллер пропел заклинания или процитировал какие-то станцы стихов. Это длилось всего минуты две-три. Потом он остановился и на минуту замер и стоял совершенно неподвижно словно каменное изваяние. И затем, опять продолжив напевать свои заклинания или формулы, доктор поднял правую руку и начал чертить в воздухе какие-то символы, или может руны или иероглифы, а возможно и пентакли, кто знает? Доктор "нарисовал" их в воздухе при помощи полоски сверкающего металла. Но скорее всего это был кинжал или морской кортик. При этом он продолжал что-то петь или начитывать. Закончив чертить фигуры в воздухе, доктор Мюллер замолчал и с силой зашвырнул кортик в океан. Однако перед тем как покинуть палубу он опять простоял неподвижно ещё около минуты. И весь этот ритуал целиком занял пять-семь минут, едва ли больше.
–– А что было потом?
–– Укрывшись от ветра и дождя, я немного задержался на палубе, раздумывая что бы всё это могло значить. Это уже гораздо позднее, часов в девять утра, когда я посетил доктора в его каюте, он рассказал мне о ваших снах и о том
–– А дальше?
–– Что было дальше?! Менее чем за минуту жуткий ветер и проливной дождь прекратились! За одну клятую минуту, Чарльз! Вы бы поверили в это? И через каких-то двадцать минут и гигантские волны стали постепенно уменьшаться и вернулись просто в умеренную зыбь, через которую судно шло весь день. Да и та стала затихать, и как сами видите, теперь и следа не осталось. А это вообще абсолютно невозможно! Ведь всякий знает, что штормящий океан успокаивается только за сутки-двое после прекращения дуновения ветра, ну никак не раньше!
В кармане пиджака я нащупал трубку, но уже сама мысль о курении сразу же вызвала тошноту. Я не знал что спрашивать и что думать. Сверкающим кортиком, что видел капеллан, очевидно был стилет Джеймса, которым доктор завладел ранее в кают-компании.
Я попытался представить себе доктора Мюллера стоящего на носу корабля под проливным дождем, широко расставившего ноги и размахивающего кинжалом как дирижерской палочкой. Управляющего целым оркестром стихий природы. Музыка Сфер и спектакль Богов. Только вот не случилось крещендо грома и молний в этом выступлении. Очевидно Зевс не участвовал в нем.
Но всё это выглядело нелепо как клише из грошовых комиксов и я только покачал головой. А в реальности всё было очень серьёзно.
Я чувствовал что у самого Отца Редгрейва больше не было ответов, только одни лишь вопросы и большинство из них – его собственные. И они терзали его, обжигали внутри, нуждались в ответах…
Я просто не мог заставить себя поверить в то,
Обладая весьма прагматичным умом инженера, я был озадачен уже одним только таким предположением и допущением такой возможности –