Изменившийся человек

— Где вы росли? После того, как умер отец? Не помню, чтобы Бонни мне говорила.

— Мы много переезжали.

— Я знал, что вы так скажете, — говорит Маслоу. — Это так по-американски. Когда у американцев неприятности, они именно это говорят. Мы много переезжали. Как будто кочевое детство — объяснение на все случаи жизни. Знаете, каждый еврей может это сказать. Мы переезжали две тысячи лет. И многого добились.

Стоп! Нолану не по нутру, что Маслоу употребляет слово по-американски в негативном смысле. Не нравятся и его слова насчет того, чего евреи добились по сравнению с ленивыми американцами, нытиками и разгильдями вроде Нолана, которые жалуются на свое детство.

— Я не говорил, что это оправдание. Я сказал, мы много переезжали.

— Извините, — говорит Маслоу. — Я не имел в виду…

— Два года на одном месте — у нас с мамой это был максимум. Когда умер отец, начались странствия. Мама увлеклась, ну, знаете, духовными делами, и все бы ничего, только у нас денег не было, а эти там взыскующие были богатые, и ей приходилось наниматься на всякие чумовые работы за жилье и кормежку. Одно время она готовила салат для трехсот монахов в дзенской общине…

— Трижды в день? — спрашивает Маслоу.

— Дважды. Без обеда.

— Ваша мать по-прежнему религиозна?

— Она поющая буддистка. Она поет. Чтобы выиграть в лотерею.

— Выигрывает?

— Да нет, вообще-то. — Нолан смеется. — Иногда двадцатку.

— Изумительно, — говорит Маслоу.

А Нолан думает: понимает ли он, что такое поющий буддист.

— Вот почему мы можем работать вместе, — говорит Маслоу. — Я сразу это в вас почувствовал. Религиозный импульс.

— Хотите сказать — я фанатик?

— Ну, нет. Я не думаю, что вы фанатик. Не думаю, что были когда-нибудь фанатиком. Вы слишком большой реалист. Слишком здравомыслящий. Ориентированный на выживание. Сегодня, когда люди говорят «фанатик», они чаще всего подразумевают идеалиста. Хотя, честно говоря, я предпочту фанатика заурядному человеку. С фанатиком ты понимаешь, кто перед тобой. Они не говорят одно, а делают другое. Из тех, кто приходит работать к нам, очень немногие не являются в каком-то смысле фанатиками. Я бы сказал, идеалистами.

— Включая Бонни?

— Бонни — безусловно. У Бонни есть назначение в жизни. Быть хорошим человеком и поступать правильно. Фонд — находка для нее. Я скажу вам, что я заметил. Почти все, кто работает у нас, выросли в той или иной религии. Роберта была серьезной католичкой, до того как вышла замуж за египтянина.

— Роберта замужем?

— В разводе. Анита Шу выросла в корейской христианской церкви. Вера — это привычка, развившаяся в молодости. Она не то, к чему приходят с возрастом. Если у человека есть вера, он может сменить религию, но он должен обладать этой способностью…

— Вроде жировых клеток, — говорит Винсент.

— Жировых клеток?

— Я читал, почему толстые дети вырастают в толстых взрослых. У них развиваются эти клетки.

— Жировые клетки, — говорит Маслоу. — Мне нравится сравнение. Жировые клетки. Клетки веры. Слушайте, могу поклясться, если бы вы вернулись туда и опросили ваших друзей в ДАС, вероятно, выяснилось бы, что большинство из них получили в каком-то смысле религиозное воспитание.

Ну да. Пусть Маслоу их опросит. Члены ДАС не думают, что они фанатики. Они считают свою идеологию результатом холодного логического анализа американской истории и поведения властей.

— Я подумаю об этом, — говорит Нолан. — В связи с просветительской программой. — В отличие от Бонни и Роберты, озабоченных только речью Винсента на благотворительном ужине, Маслоу имеет в виду нечто большее — программу, нацеленную на таких, как Нолан. Хочу помочь вам, люди, спасать таких людей, как я, чтобы они не стали такими людьми, как я. Нолану нравится, что Маслоу думает об этом. Есть основание для того, чтобы сохранить Нолана после благотворительного ужина.

— Именно об этом я и думаю, — говорит Маслоу. — О просветительской программе. А сейчас скажу вам вот что. У иранца, которого мы пытаемся спасти, жена и дети. А его уже начали пытать. Вчера мы узнали, что его могут повесить в качестве назидания. А за что?

— За что? — послушно повторяет Нолан.

— Он отказался написать признание, осуждающее жену, которая была арестована за то, что показалась без паранджи в дверях собственного дома. Как чудесно было бы, если бы Бог помог нам освободить его и он приехал бы сюда и сказал несколько слов на благотворительном ужине.

В Нолане шевельнулась братская ревность. Ну да. Кому достанется больше аплодисментов? Бывшему неонацисту? Или герою-чурке, попавшему в иранскую тюрьму за то, что защищал жену? Заполучить его сюда — чудесно? Через его, Нолана, труп.

— Если мы спасем ему жизнь, — говорит Маслоу, — это будет лишь одним из наших малых дел. Малых по сравнению с тем, чтобы накормить и одеть целые народы-беженцы. Но мы постоянно расширяем поле деятельности. Вот и Бог прислал вас к нам — помочь нам сделать что-то новое. Было бы замечательно, если бы мы с вами сумели повлиять на таких молодых людей, как вы, переключить их энергию гнева и ненависти и направить на труд во имя братства и свободы.