Изменник

Но пришел Иванов со старостой из Чериков и настроение Шубера снова было испорчено. Коль переводил; оказывается Галанин выпорол этого старосту, ни с того ни с сего. Говорит, что он не был выбран, а назначен Ивановым. Эти методы совершенно неправильны. Колхозники волнуются, не хотят сдавать для нужд немецкой армии. Иванов просил его освободить от занимаемой должности, Шубер горячился: «Пусть едет обратно, тут какое то недоразумение… он остается старостой». Иванов объяснял: «Он боится колхозников, они его не хотят и смеются над ним!» — «Не хотят? Я их заставлю. Я покажу как у меня бунтовать! Вон! Я здесь приказываю и никто другой».

Когда Иванов и староста исчезли, Шубер жаловался Колю: «Этот Галанин все время выкидывает фокусы! Опять трогает моих старост, а что у него творится в Райзо? Никто ничего не делает и не встают, когда я к ним прихожу. Полная анархия!» И все что творилось в городе и в районе, недоразумения между двумя комендантами, действия партизанов и разъезды Галанина с агрономами, оживленно обсуждались в городе. Симпатии населения, сначала неопределенные, к Галанину крепли. Факты говорили за него, он вернул коров, увеличил паек и дал его всем, даже неработающим, спас от смерти Луговое, помог больнице, а самое главное прижал Иванова и Исаева. Простые, бесхитростные души были воском в его крепких ловких пальцах. Этот воск он мял как хотел и лепил из него причудливые фигурки, странные и трогательные.

Наконец, когда всякая надежда на возвращение галанинской экспедиции пропала, вернулись агрономы, немцы и полицейские. Впереди бежали лыжники во главе со Степаном, за ними заливался колокольчик над головой иноходца Аверьяна, который гордо обеими руками держал вожжи, сдерживая повеселевшего, почуявшего знакомую конюшню, коня, за начальством немцы с пулеметом, позади агрономы. Все похудевшие, заросшие бородами, но веселые и бодрые. Ехали по городу и им почтительно кланялись прохожие, мальчишки бежали по сторонам и кричали: «Агрономы приехали!»

Шел мягкий снег, тающий на лицах, потеплело… был конец февраля и и воздухе чувствовалась еще далекая, но уверенная поступь весны. Сани Галанина поровнялись с девушкой, которая торопилась по рыхлому снегу, остановились: «Вера, вы куда торопитесь? садитесь, подвезу!» Вера давно уже слышала за спиной знакомый колокольчик и с бьющимся сильно сердцем остановилась, когда он вдруг умолк, оглянулась, когда почувствовала сильную руку, крепко пожавшую ее пальцы: «Да куда же я сяду, когда у вас нет места?» Столетов пыхтя вылез из саней: «Я пойду, мне здесь совсем близко, садитесь на мое место, я две недели здесь сидел и толще вас. Вы там утонете!»

Пришлось сесть рядом с Галаниным, неудобно было заставлять его ждать и чувствовать на себе любопытные глаза мальчишек. Аверьян обернулся: «Господин комендант, разрешите вас прокатить по городу, похвастаться». Галанин улыбнулся: «Ладно хвастайтесь». Так и поехали кататься по городу на радостях. По тихим снежным улицам катался комендант, с ним рядом сидела комсомолка Вера, на них с любопытством смотрели прохожие, бабы с коромыслами и мальчишки: «Белогвардеец вернулся, худой черт стал, на радостях, что живой остался, свою домработницу катает… да… ну и ну…» В первый раз за две недели Аверьян не боялся, гордо подгонял своего иноходца по ухабистым улицам города. Но конь пошел опять лениво, увидел, что собственная конюшня оставалась в стороне, на каждом углу упрямо поворачивал к площади. Аверьян дергал вожжами, колотил кнутом по его похудевшей спине: «Куда? Я тебя, сволочь!»

На ухабах бросало Веру на Галанина, она невольно вздрагивала, старалась снова забиться в свой угол, сердилась замечая кривую улыбку: «Довольно, едем домой! У меня весь суп выкипит и потом нужно будет больше приготовить, я не знала, что вы сегодня вернетесь». Галанин внимательно смотрел как падали мягкие пушинки на платок Веры: «Смотрите как потеплело! Снежинки падают и тают. Вот одна запуталась у вас в ресницах… ей можно позавидовать. Но вы правы… Аверьян, нам довольно вашего хвастовства. Поворачивайте домой». За углом повернули к площади и на этот раз поехали очень быстро, иноходец, заметив, что взял свое, понесся вскачь, несмотря на вожжи Аверьяна. Ухабы бросали седоков друг на друга, соединяли их головы, одну в сером пуховом платке, другую в фуражке на затылок, руки невольно искали опоры и находили ее в прикосновениях, похожих на робкую ласку. У площади Галанин приказал остановиться, мельком посмотрел в большие сияющие глаза, где путались и таяли снежинки, выругал Аверьяна: «Ну и похвастался, нечего сказать, чуть в сугроб нас не вывалил. Не кучер, а черт знает что. Вези нашу Веру домой, да смотри мне, чтобы осторожно, а то я вас за ноги повешу. Спасибо, Вера, я этой прогулки не забуду!»